Де Голль предостерегает Учредительное собрание против составления нового проекта конституции по образцу первого. Он разъясняет идеальный проект для франции: широчайшие полномочия президента, максимальное ограничение власти двухпалатного парламента. Это его заветный план авторитарной республики президентского типа. Де Голль с негодованием отвергает подозрения в его диктаторских намерениях. Он красноречиво клеймит саму идею личной диктатуры, вступая в явное противоречие с существом собственных замыслов: «Несомненно, вначале диктатура кажется полезной. Среди энтузиазма одних и покорности других, в условиях навязываемого ею жестокого порядка, прикрываясь показным блеском и односторонней пропагандой, она вызывает поначалу динамизм, который контрастирует с предшествовавшей ей анархией. Но диктатура неизбежно переходит границы в своих предприятиях. По мере того как среди граждан проявляется раздражение против принуждений и тоска по свободе, диктатура вынуждена любой ценой давать им компенсацию в виде все расширяющихся достижений. Нация становится машиной, которую хозяин заставляет работать со все возрастающей необузданной скоростью. Идет ли речь о внутренних или внешних замыслах, задачи, опасности, усилия постепенно переполняют всякую меру. На каждом шагу, внутри страны и за ее пределами, встают многочисленные препятствия. Наконец пружина лопается. Нация оказывается сломленной, упавшей еще более низко, чем до начала авантюры».
Естественно, что коммунисты и социалисты весьма отрицательно отнеслись к речи де Голля. Зато ее решительно одобрили правые. Что касается партии МРП, от которой особенно зависел исход борьбы вокруг конституции, то ее вожди выражали симпатию де Голлю, хотя к его проектам отнеслись весьма сдержанно. Между тем готовился новый проект конституции. Он стал менее демократичным, расширялись права президента, появилась вторая палата парламента – Совет Республики. Но основное прогрессивное содержание коммунистам все же удалось спасти. Де Голль осудил и новую конституцию, сказав, что она является родной сестрой первой. В результате он добился того, что трещины в его отношениях с МРП стали превращаться в разрыв; ведь католики поддерживали конституцию.
13 октября состоялся второй референдум, и на этот раз конституция была одобрена, правда, слабым большинством при многих воздержавшихся. Де Голль презрительно заметил, что конституцию одобрила только треть французов, другая треть ее отвергла, а еще треть – игнорировала. Тем не менее новый государственный строй родился, и началась история Четвертой республики.
Это – новое поражение де Голля, ибо избиратели его не послушались, а политические партии оказались гораздо сильнее. Что же делать дальше? Оставалось такое сомнительное средство борьбы, как «Союз голлистов», возникший с целью поддержки идей, изложенных им в Байе. В него вошли люди из разных партий, лично преданные де Голлю. Сначала генерал открыто поддержал этот союз, надеясь взять реванш на выборах. Но тут же почувствовал, что тем самым он отказывается от роли арбитра, воплощающего волю всей нации, и становится просто лидером партии, к тому же весьма слабой. Поэтому он больше не вмешивается в предвыборную борьбу, что было очень предусмотрительно. «Союз голлистов» получил на выборах 10 ноября 1946 года всего какихто 330 тысяч голосов. Это пятое за год голосование снова принесло победу коммунистам. Они собрали 5,5 миллиона голосов и получили 182 места. Социалисты же опять проиграли и сохранили лишь 101 место. МРП потеряла полмиллиона голосов. Тогдато и произошла окончательная ссора де Голля с МРП. Накануне выборов стали известны отзывы генерала о лидерах МРП, которых он назвал «бездарными, но опасными». Затем католическая партия получила еще более меткую и уничтожающую оценку де Голля. Он сказал, что в этой партии «акулы сожрали апостолов». Однако главное, что поссорило генерала с этой крупнейшей некоммунистической партией, заключалось в паническом страхе, охватившем буржуазию изза непрерывных успехов компартии. В борьбе с коммунистами требовалось объединение всех сил, а генерал оказался фактором раскола, опасность его прихода к власти толкала социалистов к сотрудничеству с коммунистами. Чтобы не оставлять вдвоем этих партнеров, очень опасных для буржуазии, когда они выступали вместе, в правительственной комбинации требовалось участие МРП. Поэтому трехпартийный блок сохранился, когда вступила в силу конституция Четвертой республики. После кратковременного пребывания у власти однопартийного правительства социалистов во главе с Леоном Блюмом в январе 1947 года формируется новое правительство трехпартийного блока во главе с Рамадье.
Но кроме коммунистов, социалистов, МРП теперь в правительство включаются радикалы и даже правые. Вообще чувствуется возрождение традиционных форм французского парламентаризма, который, по мнению де Голля, всегда был причиной всех несчастий Франции. Председателем Национального собрания выбирают Эдуарда Эррио, занимавшего этот же пост в последние годы Третьей республики. Все таким образом «нормализуется», что не оставляет места для деятельности де Голля, человека чрезвычайных обстоятельств, острого кризиса, большой угрозы. Но их как будто не ощущается, и генерал удаляется в Коломбэ. С 1 ноября 1946 года и по 30 марта 1947 года он не подает голоса и скучает, созерцая пустынные горизонты Шампани. Правда, навестившему его Александру Пароди он говорит нечто противоположное: «Я не скучаю никогда, если я один, сам с собой». В действительности бездействие, однообразие деревенской жизни угнетают его. Он подолгу сидит в сумерках на диване, обитом зеленым бархатом, перед горящим камином. Посетители советуют ему вернуться к политической деятельности, но он с досадой обрывает их: «Нет, я вас прошу предоставить мне удовольствие подбрасывать поленья в камин. Это все, что мне осталось». Ему 56 лет. Такой возраст, когда он полон сил и желания действовать. Однако он чувствует, что бесконечно ждать в этом возрасте уже нельзя. Конечно, в случае большого кризиса его позовут, но когда он наступит? Такая возможность казалась неопределенной, сомнительной и даже невероятной. К тому же время стирает в памяти людей образ легендарного освободителя родины. Неужели никогда больше ему не придется испытать наслаждение «божественной игрой героя», в чем он с юных дней видел смысл жизни? Неужели не повторится суровое счастье борьбы, начатой 18 июня 1940 года? Он внимательно следит за жизнью Франции и всего мира. Инстинктивное стремление увидеть события, которые были бы достойны его участия, заставляет его драматизировать и без того довольно острую и сложную обстановку начала 1947 года. За рутиной парламентской жизни Франции он предчувствует наступление грозных событий. Французская колониальная империя, которую он с таким трудом собирал по кускам в годы войны, начинает шататься под ударами национальноосвободительного движения. Вспыхивает восстание на Мадагаскаре. Начинается война в Индокитае. Все больше углубляется финансовый кризис. Это позволяет ему говорить, что «1947 год рискует стать годом финансового и колониального краха, подобно тому как 1940 год был годом военного и политического развала».
Он все время ищет аналогий с событиями 1940 года. Но ведь тогда главным было вторжение Германии, тогда Гитлер повергал всех в панику. Для де Голля, «хранителя национального суверенитета, великого стража независимости Франции», главное – это внешняя опасность! И она появляется, причем в воображении не только одного де Голля. Это было время развала антигитлеровской коалиции, ее раскола на противостоящие политические, а затем и военные блоки. Именно в первые месяцы 1947 года происходит гигантская вспышка антисоветской истерии. Как будто ожили времена 1919 года, когда на стенах Парижа красовались плакаты, изображавшие большевика с ножом в зубах. Миллионными тиражами издаются злобные антисоветские пасквили. Обострение отношений западных держав с СССР в сфере дипломатии сопровождается публикацией множества сообщений о неотвратимой и близкой «советской агрессии» против стран Западной Европы. Это зарождение «холодной войны» особенно болезненную остроту приобрело во Франции, где буржуазия и без того была напугана бурным ростом влияния Французской компартии.
