Де Голль оказывал нажим на своих партнеров. Первая половина 1945 года отмечена мелкими дипломатическими скандалами, которые устраивал де Голль, явно переоценивая их полезность. Например, он занял позу обиженного в связи с конференциями в Ялте и Потсдаме, куда его не пригласили, поскольку «клуб большой тройки» сложился еще ранее. Хотя решения обеих конференций содержали очень выигрышные для Франции моменты, де Голль каждый раз заявлял, что он не считает себя связанным этими решениями. Против присутствия де Голля в «клубе великих» выступал Рузвельт, на голову которого и обрушился гнев генерала. Когда американский президент возвращался из Крыма, он предложил де Голлю встречу в Алжире. В ответ де Голль заявил, что он «не сможет его принять», и отказался от встречи. Это вызвало серьезное недовольство во Франции. Что касается Рузвельта, то он, выступая в конгрессе, назвал де Голля «примадонной, которая изза своего каприза кинозвезды пренебрегла полезной встречей».
Значительно более серьезные конфликты возникали в это время у де Голля, как всегда, с Черчиллем. Яблоком раздора попрежнему служили Сирия и Ливан. Население этих стран начало вооруженную борьбу против французов, давно объявивших о независимости, но не уходивших с Ближнего Востока. В конфликт вмешались англичане. Черчилль предъявил де Голлю ультиматум, требуя прекращения военных действий и передачи контроля над этими странами Англии. Де Голль вынужден был подчиниться, но при этом заявил 4 июня британскому послу: «В настоящий момент, я это признаю, мы не в состоянии вести с вами войну. Но вы тяжко оскорбили Францию и предали Запад. Это не может быть забыто».
Между тем конфликты с США и Англией все больше противоречили основному направлению внешней политики Франции. Дело в том, что эта политика стала меняться под влиянием растущей экономической зависимости обнищавшей Франции от разбогатевших Соединенных Штатов. С 1942 года американцы начали поставлять Франции оружие. В феврале 1945 года было заключено соглашение о широкой помощи Франции по системе «лендлиза». В августе 1945 года де Голль едет в США просить очередную порцию помощи. Теперь его встречает новый президент Гарри Трумэн, который, по оценке де Голля, был «далек от широких идей идеализма, которые развивал его знаменитый предшественник». Бывший торговец действительно оказался крайне практичным. Он обещал де Голлю заем в 650 миллионов долларов, согласился не мешать восстановлению французского влияния в Индокитае, обещал коечто в Германии. В дополнение ко всему он еще и подарил де Голлю отличный самолет ДС4 (Рузвельт раньше подарил ему автомобиль) и наградил его орденом «За заслуги». Щедрость Трумэна объяснялась просто: он нуждался в поддержке де Голля для раскола антигитлеровской коалиции и подготовки «холодной войны». И де Голль склоняется к этому.
Еще не так давно он развивал идеи общеевропейского сотрудничества «от Гибралтара до Урала». Теперь он начинает выдвигать проект блока только западных европейских стран. Новая ориентация ясно проявилась уже 10 сентября 1945 года в интервью, которое де Голль дал корреспонденту «Таймс». Он говорил также о необходимости улучшения отношений с Англией. Таким образом, уже при де Голле появляются признаки превращения Франции из «звена между Востоком и Западом» в участницу зарождавшегося западного политического блока. Правда, в отличие от США, де Голль имел в виду блок западноевропейских стран под эгидой Франции. Де Голль называл свой проект «грандиозным». Однако, как он признавал с обидой, «французские политические деятели остаются равнодушными к нему». Дело в том, что «грандиозный» проект находился в явном несоответствии с крайне ограниченными силами и ресурсами Франции, уже начинавшей жить на американский счет.
Внешняя политика де Голля постепенно утрачивает цельность и ясность, которыми она обладала во время войны. Тогда у него была совершенно определенная задача – восстановление независимости и величия Франции. Сейчас же речь заходит о западном блоке с явно антисоветским содержанием. Франция ведет отчаянную борьбу за сохранение колоний, пытается получить некоторые германские территории, что побуждает ее искать поддержку США и Англии. В сочетании с тяжелым экономическим положением все это подрывает основы внешнеполитической независимости де Голля. Его политика вызывает недовольство внутри страны. В третьем томе «Военных мемуаров» де Голль пишет о том, что различные круги «начали отдаляться» от него, что его «глубоко встревожило это начало разногласий». При этом буржуазия проявляла тревогу по поводу «чрезмерной» независимости де Голля от США и Англии, а демократические круги – по поводу все более определенной ориентации только на западные державы. В результате к концу 1945 года внешняя политика де Голля уже не укрепляет, а ослабляет его и без того не очень прочные внутриполитические позиции.
Это был уникальный период французской истории. Сопротивление вылилось в невиданный с времен Коммуны революционный подъем. Трудящиеся, как и тогда, стали, по словам де Голля, одновременно «патриотами и мятежниками». Партии рабочего класса, коммунисты и социалисты, пользовались поддержкой огромного числа французов. И тем не менее неограниченная, абсолютная личная власть оставалась в руках де Голля, человека крайне консервативных, даже, пожалуй, полумонархических убеждений. Это был очень странный «конкубинат». Причем левые и де Голль не просто сосуществовали, но даже сотрудничали. Сознательная политика компромисса со стороны коммунистов была явлением понятным и закономерным. Напротив, для генерала де Голля политика союза с левыми являлась делом незаурядным. Он опять проявлял здесь те качества, которые резко выделяли его личность из родственной ему социальной среды, хотя оставался прочно связанным с ней. Что же сблизило эти противоречивые классовые силы? Общей почвой, на которой произошло это сближение, служили, вопервых, патриотизм де Голля и патриотизм левых, прежде всего коммунистов, вовторых, реализм политического мышления этих разнородных партнеров своеобразного брака по расчету.
Совместная жизнь мало подходящих друг другу «супругов» проходила в тяжких условиях голодной зимы 1944 года; в обстановке разрухи, хаоса, казалось, малейшая искра могла зажечь революционное пламя. Причем между ними не существовало какогото формального соглашения с точными, конкретными обязательствами. В молчаливом сотрудничестве каждая из сторон подозрительно наблюдала за другой. С поразительным чутьем и ловкостью де Голль держался в социальных уступках на той грани, которая позволяла рассчитывать на лояльность левых, сохраняя одновременно в полной неприкосновенности основы буржуазного строя. Это неустойчивое балансирование продолжалось недолго, и когда де Голль перестал чувствовать эту грань, равновесие нарушилось. Но, прежде чем это случилось, многое во Франции изменилось.
Чтобы нация «не сбилась с правильного пути», де Голль взял социальную инициативу в свои руки, объявив своими собственными идеями слегка видоизмененные требования левых, закрепленные в программе Национального совета Сопротивления. Речь шла прежде всего о национализации. В декабре 1944 года генерал де Голль издает ордонанс о национализации угольных шахт департаментов Нор и ПадеКале. Затем национализируются крупнейшие автомобильные и авиационные предприятия, торговый флот, гражданская авиация, предприятия по переработке нефти и газа. Национализируются Французский банк, крупнейшие депозитные банки и страховые компании. При этом речь отнюдь не шла о нарушении священного принципа частной собственности; владельцам без особого шума была гарантирована та или иная форма компенсации. Только заводы «Рено» перешли в руки государства без компенсации, поскольку их бывший владелец открыто сотрудничал с немцами. Впрочем, Луи Рено умер от разрыва сердца в 1944 году при одном слухе о предстоящей национализации.
