Около половины пятого де Голль вступает под своды собора Парижской Богоматери. К сожалению, монсеньор Сюар, кардиналепископ, не встречает его. Дело в том, что четыре месяца назад он торжественно принимал здесь маршала Петэна. Поэтому бойцов Сопротивления возмутило бы его появление, хотя, как писал де Голль, он «лично пренебрег бы этим». Затем звучит торжественная благодарственная молитва…
Де Голль, по его словам, был глубоко удовлетворен, ибо он получил «вотум народа» и его популярность, созданная лондонскими радиопередачами и усиленная его бескомпромиссной борьбой против союзников, за национальные интересы, отныне освящена «гласом толпы». Все описание событий 26 августа очень похоже на старинные хроникиповествования о коронациях французских королей. Он особенно подчеркивает, что все произошло без иностранцев и даже вопреки им, поскольку американское командование считало неуместной церемонию в условиях прифронтового города и запретило дивизии Леклерка терять время на эту затею. Де Голль пишет, что «лишь француженки и французы» участвовали в этом чисто национальном порыве, символом которого являлся он сам.
Правда, одна досадная деталь нарушает эту идиллическую картину. О ней де Голль не упоминает в своих мемуарах, но эту забывчивость восполняет генерал Эйзенхауэр в книге «Крестовый поход в Европе». 27 августа, то есть на другой день после манифестации, когда нация выразила де Голлю «безграничное» доверие, он почемуто счел необходимым обратиться к Эйзенхауэру с настоятельной просьбой: «Он просил меня «дать взаймы» две американские дивизии, – пишет американский генерал, – которые, по его словам, он хочет использовать для демонстрации силы и укрепления своего положения… Картина того, как человек, который был символом борьбы за освобождение Франции, просит союзные войска удержать и подкрепить его позиции в самом сердце освобожденной столицы, выглядела злой насмешкой…»
Но как бы то ни было, столица Франции освобождена. В отличие от многих европейских городов, она почти совсем не разрушена. Уцелели все, столь дорогие сердцу де Голля, памятники величия Франции. Более того, немцы, которые одно время пытались завоевать симпатии французов, покрыли позолотой статую Жанны д’Арк и даже привезли из Австрии и торжественно погребли во Дворце инвалидов прах сына Наполеона герцога Рейхштадтского, легендарного Орленка. По голодному Парижу ходила тогда острота: «Мы хотели мяса, а нам привезли костей…»
Действительно, еще не полностью освобожденная Франция ограблена врагом. Железные дороги не работают, немцы угнали больше половины вагонов и паровозов, взорвали тысячи мостов. Промышленность работает едва на треть своей довоенной мощности. Около двух миллионов молодых французов в плену или угнаны на работу в Германию. Общий хаос, транспортные затруднения вызвали голод. Правда, на черном рынке, в шикарных ресторанах есть все, но по фантастическим ценам, доступным лишь тем, кто нажился на войне. Всюду спекуляция, саботаж вишистов. Буржуазия отказывается от деловой активности. Она напугана Сопротивлением, глубоко демократичный и социальный характер которого внушает ей страх. Власть господствующего класса, опозоренного сотрудничеством с врагом, подорвана. Вся старая социальная структура расшатана, она вотвот рухнет. Кто же спасет ее?
Эту миссию и берет на себя де Голль, ибо, искренне стремясь к восстановлению величия Франции, он не намерен создавать какуюто новую социальную базу этого величия. Его старая традиционная опора – буржуазный строй – казалась ему единственно пригодной для Франции, хотя подавляющее большинство французов в момент освобождения придерживалось другого мнения. И вот он начинает управлять освобожденной Францией, что, по его словам, «исключает существование какойлибо власти параллельно с моей». Центральной задачей, за решение которой он энергично берется, становится ликвидация любых тенденций к участию в управлении страной со стороны… Сопротивления. Того самого Сопротивления, которое было его надеждой, без которого он не сумел бы ни отделаться от Жиро, ни добиться признания от союзников, ни въехать в Париж в качестве освободителя страны.
Послевоенная история Франции начинается с тягостного, ошеломляющего оскорбления, нанесенного Сопротивлению. Человек, провозгласивший 18 июня 1940 года: «Пламя французского Сопротивления не погасло и не погаснет» и благодаря этому вошедший в историю, начинает поспешно гасить священный огонь. Участники Сопротивления получают оглушительную пощечину от того, кто считался вождем Сопротивления. Презрев сентиментальные соображения, генерал де Голль ликвидирует Сопротивление.
28 августа 1944 года он вызывает к себе 20 главных руководителей парижских партизан и объявляет им, что силы ФФИ ликвидируются, что они должны сдать оружие, что бойцы Сопротивления будут включены в регулярную армию. Представителям НСС де Голль объявляет, что «с той минуты, как Париж вырван из рук противника, Национальный совет Сопротивления входит в славную летопись истории освобождения, но не имеет больше никаких оснований для существования в качестве действенного органа. Всю ответственность за дальнейшее примет на себя правительство».
Вслед за ликвидацией ФФИ 15 сентября были распущены народные трибуналы. 28 октября принято решение о роспуске и разоружении партизанской гвардии и милиции. Правда, Сопротивление продолжает существование в форме политических организаций: Национальный фронт, Движение за национальное освобождение (МЛН). Летом 1945 года в Париже был создан Национальный конгресс Сопротивления – Генеральные штаты французского возрождения. Эти организации, как и политические партии, ведут борьбу за осуществление программы НСС от 15 марта 1944 года. Но де Голль не только не поддерживает эту деятельность, он открыто выступает против нее, считая, что она подрывает единство нации и мощь государства – единственной основы национального возрождения. Де Голль рассматривает любые попытки оживления духа Сопротивления, любые политические требования его организаций и печати в качестве не только бесполезной, но и вредной оппозиции государству.
Закрепив свою власть в Париже, де Голль сразу же занялся провинцией. Примерно половина территории Франции была освобождена без помощи американских и английских войск. Французские внутренние силы, то есть Сопротивление, насчитывали осенью 1944 года полмиллиона человек. Они сами освободили кроме Парижа Марсель, Лион, Тулон, Тулузу, Монпелье, Лимож, КлермонФерран и много других городов. Естественно, что организации Сопротивления устанавливали свою власть в этих городах, ибо не могли же они оставить ее в руках вишистской администрации. При этом не обходилось, конечно, без крайностей и эксцессов, вызванных разными анархистскими и левоэкстремистскими элементами. Но де Голль приписывал эти крайности всему Сопротивлению, и особенно коммунистам. Его консервативные взгляды, приверженность к традиционным устоям «порядка», его антиплебейский инстинкт – все это воздвигало стену непонимания и отчужденности между де Голлем и Сопротивлением. В действительности основная масса людей Сопротивления, особенно коммунисты, вовсе не стремилась к какойто анархии. Именно поэтому они и согласились на передачу власти де Голлю, хотя и не одобряли многих его действий. Поэтому, в частности, де Голль и смог установить свою власть в Париже, а затем и в провинции. Парадоксально, но факт: Сопротивление, которое де Голль открыто начал третировать, все еще оставалось его опорой.
