Собственно, уже первый контакт де Голля с Черчиллем ничего не дал ему, кроме разочарования. Британский премьер явно скептически отнесся к заверениям о решимости Франции продолжать войну. Он категорически отказался послать ей на помощь основные силы английской авиации. Обещав коекакие мелочи, Черчилль ясно дал понять, что в данный момент Англия не может вести совместные военные действия с Францией. Таким образом, миссия де Голля не имела успеха, да и не могла его иметь, ибо трудно было ожидать, чтобы Англия бросила свои силы на помощь союзнику, который сам не хотел сражаться.
Вечером того же дня де Голль вернулся в Париж. Аэродром Бурже, на котором приземлился его самолет, только что бомбили немцы. Ночью де Голль был у Поля Рейно и узнал, что немцы непрерывно наступают, а Парижу угрожает окружение. Де Голль, естественно, снова предложил свой план переезда в Северную Африку, но его слушали не очень внимательно. В правительственных кругах Парижа царили замешательство и паника. «…Государственная машина крутилась в обстановке полнейшего хаоса… все это производило впечатление какойто бессмысленной, никому не нужной фантасмагории… 10 июня наступила предсмертная агония. Правительство должно было выехать из Парижа вечером. Отступление на фронте ускорилось. Италия объявила нам войну. Теперь неизбежность катастрофы не вызывала сомнения. Однако руководителям государства вся эта трагедия казалась тяжелым сном. Временами создавалось впечатление, что падение Франции с высоты исторического величия в глубочайшую бездну сопровождается какимто демоническим смехом».
10 июня около 6 часов вечера де Голль сидел у Рейно, когда в кабинет премьера буквально ворвался Вейган со словами, что он имеет важное сообщение. После этого он выложил на стол свою записку, смысл которой сводился к тому, что, по его мнению, сражение проиграно и надо капитулировать, иначе Франции угрожает «советизация». «Но ведь есть и другие возможности», – заметил де Голль. Вейган с иронией спросил его: «Вы хотите чтото предложить?» «Правительство не предлагает, а приказывает. И я надеюсь, что оно прикажет», – ответил резко де Голль. Увы, приказывать было некому, ведь де Голль был всего лишь заместителем министра, тогда как премьер Рейно пустил все на самотек.
Шли последние часы пребывания во французской столице французского правительства. Де Голль требовал оборонять столицу и предлагал назначить начальником гарнизона решительного человека. Он назвал кандидатуру генерала Делаттра, недавно отличившегося в боях.
Однако Вейган объявил Париж «открытым городом», а правительство Рейно, согласившись с этим, готовилось бежать. Единственное, что его тревожило, это опасность народных волнений. Поэтому спешили как можно быстрее отдать великий город немцам, чтобы те обеспечили «порядок».
Около полуночи 10 июня де Голль и Рейно сели в машину и выехали из Парижа. Дороги были забиты беженцами и отступавшими войсками. Только на рассвете приехали в Орлеан и из городской префектуры позвонили главнокомандующему, находившемуся в Бриоре. Оказалось, что Вейган срочно просил приехать к нему Черчилля. «Как? – возмутился де Голль, обращаясь к Рейно. – Вы позволяете, чтобы главнокомандующий по собственной инициативе вызывал английского премьерминистра? Разве вы не видите, что генерал Вейган занят отнюдь не осуществлением оперативного плана, а проведением в жизнь политики, которая расходится с политикой вашего правительства? Неужели вы намерены оставить его на прежнем посту?» Рейно согласился и заявил, что он смещает Вейгана и немедленно едет к его преемнику генералу Хюнтцигеру. Но когда подали машину, премьер раздумал ехать и сказал, что лучше де Голлю поехать одному. С большим трудом, двигаясь по забитым дорогам в необычно густом тумане, де Голлю удалось найти Хюнтцигера, получить его согласие и добраться до Бриора, где Рейно ждал Черчилля. Де Голль сообщил премьеру о выполнении своей миссии, но тот дал понять, что теперь он уже не намерен смещать Вейгана…
Выходя от Рейно, де Голль встретился впервые с 1938 года с маршалом Петэном. «Вы уже генерал! – сказал ему Петэн. – Не могу вас с этим поздравить. К чему при поражении чины?!» «Но ведь и вас же, господин маршал, – ответил де Голль, – произвели в генералы во время отступления 1914 года? А спустя несколько дней мы одержали победу на Марне». «Не вижу ничего общего!» – буркнул Петэн. Действительно, о победе он думал меньше всего.
Прибыл Черчилль, и начались трехчасовые бесполезные переговоры. Вейган требовал прекращения бессмысленного сопротивления. Петэн его решительно поддерживал, а Рейно твердил, что Франция не прекратит борьбы, давая одновременно понять, что он не намерен расставаться с Вейганом и Петэном. Черчилль в ответ на просьбы о помощи заявил, что «если французская армия сможет продержаться до весны 1941 года, то 20–25 английских дивизий будут снова находиться в ее распоряжении». Поскольку судьба Франции решалась в ближайшие дни, то, как заметил Рейно, обещание Черчилля прозвучало подобно предложению умирающему от жажды в центре Сахары подождать дождя. В конечном счете выяснилось, что Черчилля интересует только вопрос о судьбе французского флота и французских колоний после прекращения сопротивления Франции.
Затем все вышли в салон, ожидая, когда накроют стол. В этот момент де Голль подошел к Черчиллю и заговорил с ним. Когда пригласили к столу, Черчилль громогласно объявил, что у него с де Голлем был очень интересный разговор и что генерал должен сесть рядом с ним. Разговор между ними продолжался. О чем же шла речь? Де Голль в своих мемуарах по этому поводу пишет: «Я оказался рядом с Черчиллем. Наш разговор укрепил мое убеждение в том, что это человек непреклонной воли. Черчилль, в свою очередь, несомненно, понял, что обезоруженный де Голль не стал от этого менее решительным».
Последняя загадочная, но вместе с тем многозначительная фраза позволяет в свете последующих событий предполагать, что за обедом в замке Мюге произошел очень важный, быть может исторический, обмен мнениями.
12 июня де Голль провел в замке Бове за разработкой плана эвакуации в Северную Африку. Очутившись впервые за последнее время в уединении, де Голль мог поразмыслить над последними событиями, над тем, что разрабатываемый им план, видимо, и не потребуется. Закончив работу, де Голль отправился в Шиссе, где была резиденция Рейно. Премьер вернулся в 11 часов вечера после заседания совета министров в Канже, на которое де Голль не был приглашен.
В эти четыре дня, с 10 по 14 июня, никто во Франции толком не знал, где же находится правительство, которое разбрелось по разным замкам Турени, разбросанным в долине Луары на десятки километров друг от друга. Министры пользовались случайными средствами связи, вплоть до уличных автоматов, телефонов в кафе. Часто правительственные машины плутали по незнакомым дорогам. Никакой точной информации министры не получали и не знали о главном, то есть о том, как идут сражения. Вейган лишь дезинформировал правительство своими докладами. Ясно было только, что поражение неминуемо, что вопрос лишь в том, каким путем идти к нему и где спустить флаг Франции. Государственный корабль шел ко дну в кромешной тьме.
Только в 11 часов вечера 12 июня де Голль дождался Рейно, приехавшего вместе с Бодуэном, одним из единомышленников Петэна и Вейгана. Сели ужинать, и де Голль немедленно завел речь о переезде в Северную Африку. Но его собеседники желали говорить только о переезде правительства в Бордо или в Кемпер, в Бретань. Де Голль еще раньше высказывался за Кемпер, ибо поддерживал идею «бретонского бастиона». Дело в том, что немцы все равно должны были занять Бретань и тогда правительству пришлось бы бежать в Англию или Северную Африку, то есть продолжать войну. Но Петэн, Вейган и Бодуэн настаивали на Бордо. Этот вариант означал капитуляцию. Утром 13го решили ехать в Бордо. Надежды де Голля на продолжение борьбы исчезали у него на глазах.
