Речь имела успех, и вскоре Рейно внес проект закона о «Немедленном создании специальной армии в составе шести линейных и одной моторизованной дивизии, резервов общего подчинения и служб». Эта армия должна комплектоваться за счет личного состава, поступающего на службу по контракту, и должна быть полностью приведена в готовность не позднее 15 апреля 1940 года.
Законопроект передали, как полагается, в комиссию палаты депутатов по вопросам вооруженных сил. Эта комиссия, после обычных проволочек, естественно, захотела узнать мнение компетентных и ответственных военных органов. Вследствие этого в докладе по внесенному законопроекту появилось сокрушающее утверждение, что реформа армии «бесполезна, нежелательна и противоречит логике и истории». Законопроект был похоронен. Такой исход дела нетрудно было предвидеть, ибо еще 15 марта 1935 года, когда Поль Рейно поставил в палате вопрос о создании ударной бронетанковой армии, военный министр Морэн в ответ на это заявил: «Как можно думать о наступательной тактике, если мы израсходовали миллионы на строительство укрепленного барьера? Надо быть сумасшедшим, чтобы выйти за пределы этого барьера и ввязаться в немыслимую авантюру».
Собственно, в высших военных кругах на де Голля и смотрели как на сумасшедшего, если не хуже. Маршал Петэн, генералы Вейган, Морэн, а также генералы Жорж, Претела, Дюфью, то есть все высшее руководство армии, относились к нему с откровенной педантичной злобой. Их раздражала его начинавшаяся известность, его независимость. «Журналист», «политикан», «интриган» – говорили по его адресу. Однажды на заседании Высшего совета национальной безопасности генерал Морэн заявил: «Прощайте, де Голль! Там, где нахожусь я, вам больше не место!» Морэн собирался отправить де Голля служить на остров Корсику. Однако, как вспоминает де Голль, «генерал Морэн лишь пугал меня громом; у него хватило великодушия не поражать меня ударами молний».
Но де Голлю от этого «великодушия» было не легче, ибо его план формирования ударной армии нисколько не приблизился к осуществлению. Это казалось ему тем более возмутительным, что события с роковой методичностью подтверждали его наихудшие опасения.
Не прошло и года со дня захвата власти Гитлером, как его агрессивная программа, откровенно изложенная в «Майн кампф», начинает осуществляться. В октябре 1933 года Германия демонстративно уходит из Лиги Наций.
В 1934 году начинается подготовка к захвату Австрии. В июле фашистами убит канцлер Дольфус. В октябре в Марселе под пулями фашистского убийцы пали французский министр иностранных дел Барту, пытавшийся оживить планы коллективной безопасности, и югославский король Александр. Заменивший Барту Лаваль начинает открыто помогать фашистским лидерам Германии и Италии готовить мировую войну. В январе 1935 года он способствует передаче Гитлеру Саарской промышленной области, находившейся по Версальскому договору под французским контролем. Власть Гитлера внутри Германии и его международные позиции укрепляются. В марте 1935 года он восстанавливает всеобщую воинскую повинность. В октябре Муссолини, заручившись согласием Лаваля, нападает на Эфиопию. В марте 1936 года германские войска занимают Рейнскую демилитаризованную зону силами всего лишь нескольких батальонов. Стоило Франции, на что она имела полное право, послать хотя бы одну дивизию, и гитлеровская авантюра кончилась бы крахом, в результате которого Гитлер вряд ли удержался бы у власти. Но Франция не пошевелила пальцем, ограничившись печально знаменитым заявлением Альбера Сарро: «Мы не оставим Страсбург под прицелом германских пушек». Был упущен благоприятный момент предотвратить новую войну. Де Голль считал, что будь у Франции танковые дивизии, то одного лязга их гусениц и гула моторов было бы достаточно, чтобы поставить крест на этой и всех будущих авантюрах Гитлера.
Но грозные события следуют одно за другим нарастающей лавиной. Мятеж Франко в Испании ставит под угрозу тыл Франции. В ущерб своим очевидным национальным интересам Франция предает Испанию и позволяет Франко с помощью Гитлера и Муссолини уничтожить Испанскую республику. В 1938 году следует аншлюс Австрии, затем Мюнхен и выдача Гитлеру на растерзание союзника Франции – Чехословакии. Не оказывая никакого противодействия агрессорам, Франция приближалась к катастрофе.
А де Голль находится в положении пророка, которому откликнулись события, тогда как люди остались глухими. Но он упорно продолжает свой крестовый поход за танки, как ни ничтожны его шансы на успех. Он все время старается подталкивать Поля Рейно, для которого идеи де Голля стали важным средством усиления политического влияния. Из других правых депутатов его план активно защищает ле Кур Гранмезон, член парламентской комиссии национальной обороны. Известные политики Александр Мильеран, Жозеф ПольБонкур, Камил Шотан склоняются к поддержке плана де Голля.
Вопреки своим консервативным политическим симпатиям де Голль ищет поддержки левых, правда отнюдь не самых левых, деятелей. Он хотел, чтобы мелодия звучала «на разные голоса», лишь бы они были погромче. Левый католик, антифашист, сторонник Народного фронта Филипп Серр произносит в парламенте пламенные речи в защиту профессиональной армии. Социалист Лео Лагранж также становится ее сторонником. Де Голль особенно рассчитывал на способности бывшего социалиста Марселя Деа. Но он превратился вскоре в самого отъявленного гитлеровца.
Правда, сторонники военной реформы подчас связывали с ней идеи, абсолютно чуждые де Голлю. Филипп Серр вдохновенно говорил о создании одновременно «армии Жореса и армии Лувуа». Лувуа, да, но при чем здесь Жорес, мечтавший о народной армии социалистической Франции? Все же де Голль идет на сближение с антифашистскими силами. Патриотизм объединяет его с ними. Незадолго до войны он становится членом кружка «Друзья «Тан презан», левого католического издания антифашистского направления. Разумеется, это отнюдь не означает, что он усваивает гуманистические и пацифистские элементы идеологии своих союзников слева. Поставив перед собой задачу спасения Франции, он считает возможным использовать для ее достижения любые средства. Во всяком случае, связи де Голля с его политическими союзниками, их выбор вызывают резкую критику со стороны многих его военных коллег, находившихся под влиянием «Аксьон франсэз».
Де Голль со скептической неприязнью отнесся к социальному и политическому подъему, выдвинувшему Народный фронт. Но он заметил и оценил его динамизм и антифашистскую природу. «В этой обстановке, – вспоминал де Голль, – наличествовал, как мне казалось, определенный психологический элемент, позволявший покончить с пассивностью. Вполне естественно было предположение, что в условиях торжества националсоциализма в Берлине, господства фашизма в Риме, наступления фалангизма на Мадрид Французская республика пожелает перестроить как свою социальную структуру, так и свою военную организацию».
Сторонники де Голля, прежде всего Эмиль Мейер, сумели устроить так, что в октябре 1936 года его пригласил Леон Блюм, лидер социалистов и глава правительства Народного фронта.
В этот день де Голль испытывал чувство горького удовлетворения: сбылось еще одно из его мрачных пророчеств. Бельгийский король, поняв, что надеяться на Францию нельзя, объявил о разрыве союза с нею. А ведь Петэн, уповая на этог союз и бельгийские укрепления, не допустил продления до моря «линии Мажино». Правда, Гитлер дал королю новую «гарантию» неприкосновенности его границ, которая, по выражению одного французского депутата, больше всего «походила на смертный приговор».
