Все эти мысли решительно противоречили взглядам и делам французских военных руководителей, которые на протяжении десятков лет ревностно боролись за превращение армии в нечто не подлежащее государственному контролю. Они отвергали все попытки республиканских властей оказывать влияние на армию. Более того, она стремилась стоять над государством. В начале войны так и получилось. Парламент, правительство, полиция, разведка, судебные учреждения – все оказалось подчиненным Генеральному штабу во главе с Жоффром. Только после ожесточенной борьбы и острого кризиса эта диктатура военных была свергнута в декабре 1916 года. Но и впоследствии военное командование постоянно боролось за свое преобладание, что выразилось, например, в столкновении между Фошем и Клемансо.
Правда, в книге де Голля речь шла о Германии. Но это был именно тот случай, когда, согласно немецкой поговорке, «бьют по мешку, имея в виду осла». Да и сам де Голль, обращаясь к французскому читателю, довольно прозрачно говорит о всеобщем значении выводов, которые он извлекает из немецкого опыта. Книга де Голля явилась началом его борьбы против взглядов официальной военной верхушки. Исходя из принципов, выраженных в этой книге, Шарль де Голль развернет впоследствии активную деятельность за реформу французской армии.
В книге отразились некоторые другие идеи де Голля, в частности те самые, которые послужили основой его разногласий с полковником Муараном. Он отрицает догматизм, косность, рутину в военной тактике, подчеркивая значение эмпиризма, интуиции, гибкости ума. Уже на ее первых страницах он заявляет: «За исключением нескольких основных принципов, для войны не существует универсальной системы: есть только обстоятельства и личности».
Все это совершенно не означает, что первая книга де Голля носит какойто ниспровергательский или даже революционный характер. Нет, это абсолютно лояльная оппозиция, направленная на укрепление французского государства в целом. Де Голль лишь пытался преодолеть узость взглядов военной верхушки, ее кастовую ограниченность во имя более тонко понятых интересов буржуазного государства в целом.
Между тем в июле 1925 года де Голль был назначен в кабинет маршала Петэна, вицепредседателя Высшего совета национальной обороны, фактического главы французской армии, поскольку председателем числился президент Республики. И вот де Голль обосновывается в доме 46 на бульваре Инвалидов. Отныне в окне комнаты, где он работает, свет гаснет только тогда, когда все здание уже погружается в темноту.
Маршал не забыл своего бывшего младшего лейтенанта, служившего у него в Аррасе. Петэн выражал удивление и возмущение по поводу того, что после окончания Высшей военной школы столь способный офицер получил незначительную должность. Он называл это чудовищной ошибкой и решил ее исправить, используя свое высокое положение. Он слышал и о споре между капитаном де Голлем и полковником Муараном. «Де Голль прав», – сказал тогда Петэн. Это как будто говорило о том, что перед де Голлем открывается, наконец, путь к блестящей карьере. Но все оказалось не такто просто. Осложнения начались сразу, когда де Голлю поручили подготовить доклад о роли крепостей и других оборонительных сооружений в защите границ Франции.
Задание входило в программу исследований, призванных обосновать строительство оборонительных сооружений на северной и восточной границах Франции. Этот план обсуждался в военных и правительственных кругах с 1920 года. Сторонники плана рассуждали таким образом: война показала выгодность оборонительной тактики, Франция, после возвращения Эльзаса и Лотарингии, не намерена добиваться расширения своей территории, ей необходимы лишь надежные средства защиты, поэтому и надо построить неприступную линию укреплений, которые навсегда гарантируют ее безопасность. При этом совершенно не думали о таких элементарных вещах, как стремительное развитие военной техники. Не учитывали также, что Франция, создавая оборонительную линию, заранее сообщает противнику о том, какими методами она будет действовать в будущей войне, давая ему возможность задолго подготовить контрмеры. Вся эта затея была плодом косности, рутины, дряхлости мысли военных кругов Франции. Как бы то ни было, после длительных дебатов в декабре 1929 года парламент принял закон о строительстве грандиозной системы оборонительных сооружений стоимостью в 3,5 миллиарда франков, которые вошли в историю под названием «линии Мажино». Она явилась, естественно, основой всей стратегии французского Генерального штаба. Нетрудно заметить, что идея «линии Мажино» полностью соответствует тактическим теориям полковника Муарана, против которых де Голль решительно выступал. Но вся сложность заключалась в том, что сторонником строительства линии оборонительных сооружений был сам маршал Петэн, покровитель де Голля! Капитан оказался в крайне неприятной ситуации, ибо ему предстояло доказывать правильность идей, которые он категорически отвергал.
Де Голль в течение месяца выполнил задание, и в декабре 1925 года в «Ревю милитер франсэз» появляется его статья: «Историческая роль французских укреплений». Начав свою статью с характеристики исторических и географических факторов вопроса, де Голль изложил свою точку зрения на проблему безопасности Франции, резко отличавшуюся от благодушного тона, с каким официальные представители Франции говорили тогда о нерушимости мира, якобы обеспеченного Лигой Наций и политикой «примирения» с Германией, которое гарантировал сам германский канцлер Штреземан.
«В ходе недавней войны, – писал де Голль, – несмотря на исключительные военные приготовления Франции и беспримерное в истории национальное единение, ее слабые границы на севере и востоке оказались нарушенными. Французы услышали гром вражеских пушек под стенами своей столицы спустя восемь дней после первых сражений. Победа совершенно не в состоянии рассеять глухое беспокойство, которое внушает им будущее. Несмотря на ослабление в данный момент ее главного врага, временную защиту Рейна, возвращение Меца и Страсбурга, союз с Бельгией, добрую волю Люксембурга, а также основание и развитие международных институтов, Франция сохраняет слишком тяжелое и глубокое воспоминание о частых нашествиях, жертвой которых она была, чтобы забыть о невыгодности ее границ или пренебрегать этим обстоятельством. Пагубная слабость границ является, впрочем, особенностью нашей родины. Природа гораздо лучше защищает Англию, Германию, Италию, Испанию, Россию. Эта абсолютная и относительная уязвимость Франции во все времена вызывала тревогу ее правительств, которые пытались компенсировать ее в зависимости от времени, обстоятельств или доктрин расширением территории, союзами, международными соглашениями или строительством укреплений. После недавних испытаний Франция отказалась от территориального расширения, она заключила союзы и стремится к развитию некоторых международных институтов. Но должна ли она укреплять свои границы?»
Де Голль в соответствии с установкой своего начальства отвечает на этот вопрос утвердительно. Однако он сопровождает эту уступку такими оговорками, которые явно идут вразрез с официальной линией. Он утверждает, что нельзя строить всю французскую военную доктрину на использовании только линии сильных оборонительных сооружений, ибо это заранее обрекает армию на пассивность. Намечая линии фортификаций, он считает укрепленные пункты лишь базой для динамичных маневренных операций войск. Таким образом, де Голль пошел на компромисс, но отказался уступить в самом главном. В атмосфере угодничества, окружавшей персону маршала, довольно неортодоксальная статья де Голля вызвала немало разговоров. Де Голль понял, что он, возможно, поступил опрометчиво, связав вопрос об укрепленных линиях с общей военной доктриной. Ему становится ясно, что покровительство маршала имеет и отрицательные стороны, ибо ограничивает его самостоятельность. Действовать же в согласии с мнениями Петэна ему становится все труднее, ибо человек, некогда критиковавший косность официальных стратегических установок, теперь, в 70летнем возрасте, сам превращается в оплот отсталых представлений о характере будущей войны. Позднее де Голль скажет, что маршал был «мертв уже в 1925 году».
