Никогда в жизни де Голль еще не испытывал такого отчаяния от сознания своего бессилия. Все его прежние неудачи, все кризисы и испытания не повергали его в такое замешательство. ЖанРаймон Турну в книге «Май генерала», описывая детали событий тех дней, заключает: «Чувство горечи достигло у него крайней степени. Вся его особая французская гордость стремилась помешать тому, чтобы нация вновь стала «больным человеком» Европы. И вот одним движением несколько бешеных из Нантерра сумели сделать то, в чем потерпели поражение специалисты психологической войны в 1958 году, создатели баррикад в 1960, бунтовщики 1961 и главари ОАС в 1962 году».
Даже в беседах с иностранными дипломатами, которых ему приходится принимать в эти тягостные для него дни, генерал неожиданно произносит странные, наводящие на размышления фразы: «Будущее не зависит от нас. Оно зависит от бога», «Ничто не может быть легким и простым в Париже…»
Сейчас генерал уверен в этом, как никогда раньше. До своего выступления 24 мая он рассчитывал, что идея референдума окажется выходом из тупика. Ведь всенародное движение, несмотря на его невероятный размах, имело роковую слабость: у него не было единого руководства. Главные оппозиционные силы – Французская коммунистическая партия и Федерация левых демократических сил, несмотря на все усилия коммунистов, так и не приняли ни общей политической программы, ни плана совместных действий. Поэтому никакой определенной альтернативы режиму Пятой республики не существовало. Не случайно 22 мая резолюция недоверия правительству не собрала в парламенте большинства. Раздробленная оппозиция совместно не могла ничего предложить Франции. Де Голль и надеялся, что референдум примут как единственный реальный выход из положения. Однако реакция оказалась столь отрицательной, что референдум сделался предметом насмешек и презрения. «Я ударил мимо цели», – говорил де Голль, отдавая себе отчет, что он сделал ошибочный, ложный ход и теперь оказался в собственной западне.
Потерпел неудачу и другой крупный тактический замысел: попытка вывести из боя главную силу противников режима – рабочий класс. Помпиду и предприниматели в течение 25 часов вели переговоры с представителями профсоюзов. Они пошли на неслыханные уступки, согласившись на серьезное повышение заработной платы и другие льготы. Зарплата самых низкооплачиваемых повышалась на 35 процентов, а в среднем – на 15. Но рабочие хорошо знали по собственному печальному опыту, что любое соглашение с правительством и хозяевами – клочок бумаги, ибо они, как всегда, быстро сведут на нет свои уступки. На собраниях рабочих крупнейших предприятий проект соглашения был с презрением отвергнут, а забастовку решили продолжать. Итак, снова удар мимо цели!
Правда, разброд в левом лагере не только сохранялся, но как будто даже усиливался. 27 мая на стадионе Шарлети состоялся многотысячный митинг, организованный гошистами. Ораторы нападали не столько на де Голля, сколько на компартию и Всеобщую конфедерацию труда. Их объявили «основными антиреволюционными силами порядка во французском обществе», поскольку компартия не поддерживала авантюристические и провокационные призывы студенческих вожаков к восстанию. Она видела, что рост оппозиции режиму еще не означает революционной ситуации. Гошисты истерически призывали рабочих на баррикады. Но компартия трезво учитывала, что в условиях, когда армия не собиралась переходить на сторону народа, когда основная мелкобуржуазная масса французского населения совершенно не склонна была идти на крупные социалистические преобразования, восстание было бы безумием. Последующие события полностью подтвердили правильность линии коммунистов. Но гошистские горлопаны меньше всего думали об интересах рабочего класса. Объективно они играли провокационную роль, которой не замедлил воспользоваться режим Пятой республики. Вдобавок ко всему на раскольническом митинге в Шарлети появился известный лидер левых МендесФранс и поддержал антикоммунистическую кампанию мнимых революционеров из Нантерра и Сорбонны.
Но как ни утешителен для де Голля был этот раскол левых, события не давали ему передышки. На другой день, 28 мая, в отеле «Континенталь», где генерал некогда объявлял об уходе от политической деятельности, устроил прессконференцию его соперник на президентских выборах 1965 года, лидер федерации левых сил Франсуа Миттеран. Он заявил, что в связи с явной вероятностью ухода де Голля в результате референдума, а возможно и раньше, он предлагает создать временное правительство, которое «состояло бы из десяти членов, выбранных без дискриминации и отжившею «дозирования», так, как это было сделано в 1944 году в иных условиях, сравнимых, однако, с нынешним фактом исчезновения государства». Таким образом, речь шла об участии в правительстве коммунистов. Возглавить правительство должен МендесФранс, а себя Миттеран выдвигал кандидатом на пост президента. Хотя он выступил, не известив предварительно коммунистов, а МендесФранс включился в антикоммунистическую кампанию гошистов, коммунисты в целом положительно отнеслись к инициативе Миттерана. Но, в отличие от охваченных «революционными» иллюзиями гошистов, они трезво учитывали обстановку, рассматривая ситуацию не как действительно революционную, хотя и считали власть де Голля в корне подорванной.
Теперь кризис голлистской власти достиг наивысшей остроты. Государство, казалось, распадается и хаос охватывает сами правительственные учреждения. Хотя де Голль отозвался на выступления Миттерана и МендесФранса саркастической репликой: «забракованные политиканы», он не мог не помнить, что Миттеран на выборах 1965 года собрал десять с половиной миллионов голосов. В правительстве шептались, что «единственное решение – уход генерала», что он теперь в том же положении, в каком Рене Коти находился десять лет назад.
Де Голль, впрочем, и сам заговаривал с министрами о своем уходе: «Французы больше не хотят де Голля», – со вздохом произносил он. Ожидали, что положение прояснится на следующий день, 29 мая, на заседании Совета министров, назначенном на 10 часов утра. Однако за 45 минут до этого из Елисейского дворца Помпиду передали по поручению генерала, что заседание переносится на 15 часов 30 минут 30 мая, а де Голль отправляется в Коломбэ. Озадаченный премьер хочет встретиться с генералом, но тот сам звонит ему и сообщает об отъезде. Многих министров не успели предупредить, и они явились на заседание в Елисейский дворец, только здесь узнав, что президент неожиданно покинул столицу, что он забрал чемоданы с архивами… Общее недоумение и растерянность. Вспоминают о бегстве Людовика XVI в Варенн, об отъезде 18 марта 1871 года Тьера в Версаль… Уныние воцаряется среди депутатов правительственного большинства. «Увы, мы абсолютно уверены, что он уйдет», – говорит один из старых голлистов и добавляет: «Какая досада, что генерал не ушел в отставку в 1965 году! Ведь сегодня в третий раз признательная нация упросила бы отшельника вернуться…»
В 14 часов 30 минут премьерминистр принимает группу депутатов правительственного большинства. Он пересказывает слова генерала, услышанные им утром по телефону: «Я совершенно измучен, я не спал уже шесть ночей. Мне надо 24 часа спокойствия и отдыха, чтобы принять решение. Я отправляюсь в Коломбэ спать!» Затем премьерминистр говорит: «Теперь надо ждать решения генерала. Но в том душевном состоянии, в котором я видел его в последние дни, не исключен его уход». Между тем события не ждут. Именно в эти минуты в Париже по призыву ВКТ начинается новая демонстрация трудящихся. Около миллиона человек идут под лозунгами создания народного правительства демократического союза с участием коммунистов. В отличие от анархических воплей гошистов, это было реалистическое требование перед лицом полного краха режима. Оно выдвигалось в демократических рамках республиканской законности и не связывалось ни с какими замыслами насильственной революции. Более того, массовые организации трудящихся осуждали анархистские провокации гошистов так же, как и продиктованные страхом действия властей, уже готовых в панике развязать гражданскую войну. В столице были сосредоточены полицейские силы 65 департаментов (из 90). Привели в готовность многие воинские части, в том числе парашютные и танковые. Кроме того, лидеры голлистов лихорадочно и поспешно готовили демонстрацию в поддержку де Голля, намеченную на 30 мая.
