Эти евангельские примитивы, этот обмен упрощенными до предела фразами принадлежат отнюдь не к анекдотам о де Голле, распространявшимся в несметном количестве. Он был сознательно убежден, что с народом следует говорить именно так. Однажды де Голль поучал одного своего министра: «Вы понимаете, надо говорить специальным языком. Таким, каким говорите с детьми: Франция будет Францией, Европа будет Европой». Он указывал на необходимость «ясных фраз, легко воспринимаемых толпой, собравшейся на площади». Своему министру внутренних дел де Голль сказал както: «Наверное, вам надоедает слышать от меня повторение одних и тех же фраз. Но что вы хотите? Люди ждут этого. Если бы я говорил другим языком, они были бы совершенно разочарованы».
Конечно, с точки зрения чистой дидактики в рассуждениях де Голля есть доля истины. Вопрос в другом, насколько это ему помогало чувствовать стремление народа, понимать социальные и политические тенденции? Ясно, что в «демократии рукопожатий» было чтото карикатурное, хотя было бы неверно подозревать генерала в мелком шарлатанстве и сознательном комедиантстве. Его поступки, слова диктовались искренним убеждением, что именно так он служит Франции, олицетворяет ее, выражает волю народа. Самоослепление, предопределенное социальной, кастовой ограниченностью, может быть замечено только с определенной дистанции. Сам он не мог понять, что «омовение в толпе» дает лишь фикцию близости к народу. А со стороны было ясно, как он далек от народа, что инстинктивно, врожденно он считает его толпой неразумных детей, не способных разобраться, в чем их интересы. Не зря ему приписывали фразу: «Когда я хочу знать, что думает Франция, я спрашиваю самого себя!»
Правда, в официальных выступлениях де Голль с возмущением опровергал подозрения в том, что единственный голос, к которому он прислушивается, это его собственный внутренний голос. На прессконференции 9 сентября 1965 года генерал утверждал: «Явно ошибаются, когда говорят, что президент изолирован от всего и от всех и что, принимая решения, он прислушивается только к самому себе». И далее де Голль нарисовал живописную картину своей деятельности: «Глава государства созывал 302 раза Совет министров, 420 раз проводил межминистерские совещания в узком составе, 605 раз он принимал в своем кабинете премьерминистра, 78 раз – председателей палат парламента, около 2000 раз – членов правительства, более 100 раз – председателей или докладчиков парламентских комиссий или председателей групп, около 1500 раз – видных чиновников, экспертов, лидеров профсоюзов, и все это кроме чтения писем, заметок, докладов, которые направляли ему те или иные ответственные лица, кроме изучения разных досье».
К этому надо прибавить множество обязанностей в области внешней политики, к которой де Голль относился особенно ревниво, бесконечные приемы послов, переговоры, частые поездки за границу, встречи высоких иностранных гостей и многое другое. За этот же срок, то есть до сентября 1965 года, де Голль 30 раз выступил по радио и телевидению, провел 12 прессконференций, произнес 31 речь. Конечно, любой государственный деятель в нашу эпоху выдерживает огромную физическую и нервную нагрузку. Но поскольку де Голль создал необычайно централизованную систему, при которой все сходилось к его личности, когда решал все только он, то нельзя не поражаться этой фантастической работоспособности человека, которому шел восьмой десяток и здоровье которого отнюдь не было железным. В дополнение к ухудшающемуся зрению он страдал и от других типично старческих болезней. В 1964 году ему сделали операцию предстательной железы. Уже через две недели он приступил к работе в обычном, хотя и размеренном, но все же напряженном ритме. Но было ли это разумно? Огромная государственная пирамида стояла вверх ногами, опираясь на вершину! Мог ли один человек объять необъятное и в нашу усложненную эпоху воспринять и переработать столь гигантскую массу информации? Это было немыслимо, и поэтому де Голль приобретал все более деформированное, фрагментарное представление об окружающей жизни. Свою старую, давно затвердевшую систему взглядов и представлений он просто накладывал на бурно менявшуюся действительность, важные стороны которой нередко ускользали от его взора. Судьба, в которую генерал так верил, принесла ему закономерные, но для него неожиданные и крайне неприятные сюрпризы. Именно так в 1965 году произошел давно назревший разрыв его «контракта с Францией», который он окончательно и отчетливо осознает лишь через четыре года, незадолго до смертиГода за два до предстоящих в конце 1965 года президентских выборов в политических кругах, на страницах печати началось обсуждение их перспектив. Выдвинет ли де Голль свою кандидатуру на второй семилетний срок? Накануне референдума 1962 года он давал понять, что не собирается этого делать. Но разве можно заранее предвидеть поступки генерала? Уже в начале 1964 года социалист Гастон Деффер выдвигает свою кандидатуру и начинает предвыборную кампанию. Вскоре сенаторрадикал Андре Корню тоже объявляет о своих притязаниях на пост президента. Печать сообщала, что премьерминистр Жорж Помпиду имел аналогичные планы на случай, если генерал решит уйти. В это время появляется книга М. Бромберже «Секретная судьба Жоржа Помпиду», рисующая его в образе «дофина».
Генерал де Голль хранит молчание, а в кругу близких часто жалуется на усталость. Передают слова мадам де Голль: «Настоящие друзья генерала должны посоветовать ему не выставлять своей кандидатуры». Но в последний момент де Голль принял решение. Помпиду говорил, что он сам узнал о намерении генерала лишь за несколько часов до его официального заявления о выдвижении кандидатуры. Генерал не считал свою миссию выполненной: ведь он только начал проводить внешнюю политику большого размаха и намерен многое сделать для укрепления авторитета, независимости и величия Франции.
Хотя кандидатуры Деффера и Корню отпали еще раньше, у генерала оказалось пять соперников. Это мелкий фабрикант Марсель Барбю с неопределенной программой «борца с бюрократизмом»; вполне буржуазный кандидат Пьер Марсиласи, отличавшийся главным образом своим ростом (201 см, на 9 см выше де Голля); ТиксьеВиньянкур, близкий по духу людям из бывшей ОАС. Более серьезное значение имела кандидатура Жана Леканюэ, председателя МРП, выступавшего за верность Атлантическому союзу и против независимой внешней политики де Голля. Он пользовался поддержкой влиятельных кругов буржуазии. Однако самым серьезным соперником оказался кандидат социалистов, коммунистов и других левых группировок Франсуа Миттеран. Он выступал с прогрессивной программой замены «личной власти республикой граждан».
Сначала де Голль не предвидел особенно ожесточенной борьбы на выборах. Начиная кампанию своим выступлением по радио 4 ноября, он даже не использовал полагавшегося ему как кандидату времени. Но его речь звучала достаточно категорически: «Пусть же искреннее и массовое голосование граждан побудит меня остаться на моем посту, и тогда будущее новой республики, несомненно, обеспечено. В противном случае – и никто в этом не может сомневаться – оно сразу же рухнет, и Франция окажется ввергнутой – на этот раз без возможности спастись – в государственный хаос, еще более катастрофический, чем тот, который она испытывала раньше».
Еще до первого тура выборов генерал почувствовал, насколько опасным противником является Миттеран, и усилил свою активность. Он решил снова выступить по радио и телевидению. Но только после 5 декабря, после голосования в первом туре, избирательная кампания приобрела весь драматизм. Впервые де Голль не собрал большинства! За него было подано лишь 43,7 процента голосов. По сравнению с референдумом 1962 года он потерял 2,5 миллиона!
