И вот 26 августа происходит, наконец, обсуждение самой жгучей политической проблемы. Собственно, это даже не обсуждение, ибо де Голль лишь молча выслушивал по очереди членов правительства. Мишель Дебрэ, выступивший первым, заявил, что не может быть и речи о создании алжирского государства и что политические, экономические и стратегические позиции Франции в Алжире надо сохранить. Жак Сустель еще более резко занял такую же позицию. Ее в смягченной форме поддержали многие члены кабинета. Только Андре Мальро, Эдмон Мишле, Поль Бакон выступили за признание алжирской самобытности. Наконец, высказались все, и генерал заключил: «Господа, я вас благодарю… При нынешнем положении дел надо двигаться вперед или умирать. Я выбрал движение вперед…»
16 сентября 1959 года де Голль выступает с речью, в которой торжественно признает право алжирского населения на самоопределение. Сами алжирцы примут решение о своей судьбе. Перед ними три пути. Первый – это отделение и полная независимость, означающие разрыв с Францией. В этом случае Алжир, по мнению генерала, ожидают хаос, нищета и, в конце концов, «воинственная коммунистическая диктатура». Франция же любыми средствами сохранит за собой сахарскую нефть и обеспечит перегруппировку населения, пожелавшего остаться французским. Это была явная угроза раздела страны. Второй путь – офранцуживание, означающее распространение на жителей Алжира всех прав и обязанностей французов. Де Голль давал понять, что этот путь (совпадающий с идеей «интеграции») он считает нереальным. Третий путь – ассоциация – представлялся ему самым желательным и рисовался так: «Правительство алжирцев, управляемое алжирцами, опирающимися на помощь Франции, в тесном союзе с нею в области экономики, образования, обороны, внешней политики».
Но генерал заявил, что ни один из этих вариантой самоопределения нельзя осуществить немедленно. Голосование о судьбе Алжира произойдет через четыре года после прекращения огня. В речи де Голля было много недомолвок и противоречий. Он не хотел признать руководителей восстания, то есть ФЛН и созданное им правительство, единственным представителем Алжира и отказывался от политических переговоров с ними, соглашаясь говорить только о прекращении огня.
Лидеры алжирского освободительного движения положительно оценили признание права на самоопределение, но потребовали политических переговоров. Они поручили вести переговоры нескольким лидерам ФЛН, которых еще в 1956 году захватили французы и держали в тюрьме во Франции. Однако де Голль отказался от этого, поскольку, сказал он, переговоры могут состояться только с теми, кто сражается. Но, как бы то ни было, возникла совершенно новая атмосфера вокруг алжирского вопроса. Во Франции и за рубежом подавляющее большинство откликов было положительным. Признание де Голлем права на самоопределение оказалось первой его акцией, в принципе одобренной Французской коммунистической партией.
Однако мужественное выступление де Голля привело в ярость французских» ультраколонизаторов. Возмущение и одновременно замешательство охватили профашистские организации европейского населения в Алжире, офицеров и генералов армии, уже давно не скрывавших своего недовольства алжирской политикой де Голля. Жорж Бидо и другие лидеры «ультра» выступили с нападками на президента. Они объявили о создании «Объединения за французский Алжир».
Но 15 октября, когда алжирский вопрос обсуждался в Национальном собрании, сторонники «интеграции» потерпели сокрушительный провал: 441 голосом при 23 «против» собрание одобрило новый политический курс де Голля. Недовольство, вспыхнувшее в рядах партии ЮНР, привело к выходу из ее парламентской группы лишь восьми депутатов. Однако оппозиция вне стен Бурбонского дворца имела более серьезный характер. Об этом стало известно в тот же вечер, когда депутат партии ЮНР, один из активных деятелей событий 13 мая, Люсьен Нейвирт в заявлении для печати сообщил о заговоре «ультра» против правительства: «Необходимо срочно приготовиться. Возможно, драма произойдет завтра. Команды убийц перешли испанскую границу. Их жертвы уже намечены. Таким путем надеются ошеломить население, чтобы оно не вмешалось. Через 18 месяцев после мирной революции, не пролившей капли крови, может возникнуть внутренний братоубийственный конфликт».
Одновременно с этим паническим заявлением стало известно, что в центре Парижа стреляли в автомобиль левого деятеля Франсуа Миттерана. В столице ходили самые тревожные слухи. Однако заявление Нейвирта оказалось лишь отголоском уже провалившегося заговора. Предполагалось, что к моменту обсуждения алжирского вопроса состоятся мощные демонстрации европейского населения в Алжире, в Париже будет произведено несколько покушений, а группа депутатов«ультра» навяжет парламенту резолюцию, осуждающую новую политику, что вынудило бы правительство Дебрэ уйти в отставку. Ни один из пунктов этого плана осуществить не удалось. Главное, верхушка армии в Алжире еще колебалась. Но все же это был тревожный симптом. Между тем де Голля препятствия побуждали, как всегда, лишь к более энергичным действиям. На прессконференции 10 ноября он категорически подтвердил курс на самоопределение Алжира.
Сторонники «французского Алжира» также занимали более непримиримые позиции. Их враждебность к де Голлю усиливалась. Владелец одного из алжирских кабаков Ортиз в ноябре объединил мелкие профашистские организации в общий «Французский национальный фронт» (ФНФ). Его идейным вождем стал преемник Лагаярда – Сюзини. ФНФ был тесно связан с «территориальными частями» – вооруженным ополчением европейского населения, насчитывавшим около 20 тысяч человек. Гражданские «ультра» сблизились с военными, особенно с генералом Массю. Развернулась подготовка нового мятежа, теперь уже против де Голля. На разных сборищах президента поносили последними словами и не скупились на угрозы. В декабре в Алжир отправился Бидо и, в свою очередь, нетерпеливо призывал к мятежу. Заговорщики собирались выступить весной, но события побудили их действовать раньше.
18 января одна западногерманская газета опубликовала сенсационное интервью генерала Массю. Герой мятежа 13 мая заявил, что армия «ошиблась» в де Голле и что в будущем она, возможно, откажется подчиняться президенту. Выражая широко распространенное в военных кругах мнение, Массю говорил: «Мы больше не понимаем его политики. Армия не могла ожидать такой позиции с его стороны».
Де Голль приказал немедленно вызвать Массю из Алжира и сместить его со всех постов. Вместе с Массю в Париж прилетел главнокомандующий генерал Шаль для участия в совещании по алжирскому вопросу в Елисейском дворце, назначенном на 22 января. На совещании Шаль предъявил де Голлю нечто вроде ультиматума. Он требовал прекратить «политические колебания», разрешить казни арестованных бойцов алжирского Сопротивления и другие карательные меры и т. п. Президент резко отклонил все претензии, потребовал руководствоваться курсом на самоопределение и вообще «здравым смыслом и реальностью».
Генерал Шаль просил также во избежание волнений разрешить Массю вернуться вместе с ним в Алжир. «Генерал Массю не вернется в Алжир», – твердо ответил де Голль. В тот же вечер командующий улетел обратно один. В алжирской столице царило возбуждение, вызванное мерами, принятыми против Массю. Когда «ультра» узнали, что их любимый генерал оставлен в Париже, негодование еще более усилилось. На 24 января назначили массовую демонстрацию. Шаль мог бы воспрепятствовать ее проведению, но не сделал этого, ибо считал демонстрацию полезной для давления на де Голля. Однако к вечеру 24 января после демонстрации события приобретают неожиданный оборот. Приехавший из Парижа депутат Лагаярд решил повторить свой «подвиг» 13 мая прошлого года. Во главе банды фашистских горлопанов он снова появляется в форме парашютиста и занимает одно из университетских зданий. Лагаярд призывает всех, кто готов пролить свою кровь за «французский Алжир», присоединиться к нему. Начинается постройка баррикад. Число мятежников растет. Отовсюду подходят вооруженные люди из отрядов территориальной обороны. Примеру Лагаярда следуют Ортиз и Сюзини. Последний провозглашает: «То, что Алжир сделал раньше, Алжир может переделать заново. На этот раз мы донесем нашу революцию до Парижа!»
