А 7 дает общую характеристику условий жизни, которая также подкрепляет позиции различных категорий охранников насчет материальных условий:
«В лагере Ботн после дождя сразу же становилось очень слякотно. Наши бараки были наихудшими среди всех, имевшихся у немцев – с маленькой печуркой и без чердака. На нас были кожаные ботинки, которые совсем прохудились. Нам было хуже чем заключенным, потому что у тех были деревянные башмаки. Мы почти все время были промокшими, и немцы постоянно на нас кричали. Они нас терроризировали. Их цель состояла в том, чтобы нас поработить. Нас было тридцать норвежских охранников, и мы жили в трех комнатах. Свободного времени у нас почти не было. Нас гоняли как собак. Нам даже в наш единственный свободный день не давали покоя, если кто-то совершал малейшую провинность. Тогда наказывали всех вместе. В свободное время мы почти все время отсыпались. Покоя никогда не было. Да еще плохая еда. Суп только для вермахта. Немцы крали много еды, и особенно табак (!)»
Одно из высказываний А 16 указывает однако на то, что ситуация со свободным временем постепенно улучшалась:
«Вначале мы несли вахту с утра до вечера. Случалось также, что ставили в караул и ночью, а на следующее утро, как только рассветало, ставили на дежурство на вышку. Потом мы спали один день и одну ночь. Но случалось нередко, что после ночного дежурства приходилось идти и охранять заключенных во время работы. По ночам мы ходили в дозор. Два часа дежурили и два часа отдыхали. Но чаще всего мы только охраняли заключенных днем, а потом отдыхали».
В целом у нас сложилось мнение, что у первой партии охранников продолжительность рабочего дня была больше и времени для сна меньше, чем у второй. Частично это объясняется тем, что вторая партия находилась в Северной Норвегии в середине зимы, когда там было так холодно, что заключенные могли работать лишь несколько часов в день.
АТМОСФЕРА в лагерях характеризовалась целым рядом различных факторов, в том числе тем, что мы уже упомянули в данной главе. Приведем еще несколько цитат, чтобы показать, как охранники воспринимали эту атмосферу.
Так А 6 говорит следующее в продолжение того высказывания, которое мы приводили в предыдущем разделе в качестве ответа на вопрос о том, употребляли ли они специальные возбуждающие таблетки во время дежурства (как это указывалось в одном из документов):
«Некоторые из нас отказывались нести охрану без перерыва, ссылаясь на усталость. Тогда комендант пригласил нас к себе и дал нам таблетки, которые не позволяли уснуть. Это произошло после нескольких месяцев службы. Я сказал, что мы принимали такие таблетки, и суд счел это отягчающим вину обстоятельством. Другие же не признались в этом, хотя тоже принимали таблетки. Что касается спиртного, то нам выдавали одну бутылку в месяц. Красного вина было вдоволь. Оно было горячим. Я вырос в религиозной семье и никогда ранее не пил спиртного. Но здесь была настоящая пьянка. Мы страшно уставали за день и хотели вечером кутнуть. И еще стопка оставалась на утро, чтобы прийти в норму».
А 12 отвечает на вопрос о том, откуда бралось спиртное:
«Этим нас немцы снабжали. Мы выпивали, бывало, в день по пол-литра водки и несколько бутылок вина».
А 14 отвечает на вопрос об отношениях между норвежцами: «Отношения между пожилыми и молодыми были неважными. Мы были более агрессивными и исполнительными, чем пожилые. Один из них все время клевал носом, и нам пришлось его запугать. Мы пили слишком много водки, и из-за этого молодым приходилось дежурить в два раза больше».
– А откуда бралась водка?
«Многие не пили, так что остальным доставалось больше. Рацион составлял полбутылки водки в неделю плюс еще одна бутылка в месяц. А, кроме того, еще две бутылки крепленого вина в месяц. Обычного плохого немецкого вина мы могли купить сколько хотели».
– Так было во всех лагерях?
«Нет, за распределение отвечали немцы. Кифер (комендант лагеря) мог выпить сколько угодно и не пьянел. Он был у нас начальником в Бейсфьорде, и нам ни капли водки не доставалось, но пустых бутылок все равно было много. Он был тот еще скотина. Если бы он мне после войны попался, то я бы ему показал».
В 27 рассказывает следующее:
«Норвежцы получали одну бутылку водки на четверых время от времени. А еще некоторые выкупали чужой рацион, так что им больше доставалось. Тогда в бараке находиться было просто невозможно. Вначале было лучше, но в последние месяцы стало совсем невыносимо. Мы все злились друг на друга».
Другие охранники не имели столько спиртного. Так, А 16 говорит следующее:
«Все было плохо – и еда, и обувь, и одежда. Немцы воровали товары, поступавшие в лавку. Черти окаянные! Как-то в ночь на Ивана Купалу комендант сказал нам, что ему не в чем нас упрекнуть, и что мы можем купить по бутылке пива. Но никто не купил. Тогда каждому дали по маленькой бутылочке водки. Мы ведь не знали, что нам положено, а что нет».
А 21 подобным же образом отвечает на вопрос о том, часто ли они выпивали:
«Не так уж часто. Ну, по наперсточку водки время от времени. Или кислое рейнское вино. Нам оно не нравилось».
Другие обстоятельства также имели значение. А 2 говорит следующее на вопрос об отношениях между немцами и норвежцами:
«Мы попали между молотом и наковальней. Мы должны были охранять заключенных, полиция – патруль – следила за нами, а за ними уже СС. Хороших отношений и не могло быть, когда они таким образом растрачивали человеческий материал и заставляли нас так много трудиться. По прибытии нас встретил сам Дольф (комендант лагеря). Он был небрежно одет и похож на ковбоя, орал истеричным голосом, здесь неизбежно должны были возникнуть противоречия».
А 16 на вопрос, как он сам расценивает свое поведение, говорит между прочим следующее:
«Немцы, которых направили туда на Север, были совершенные психи. Кифер, к примеру, настоящий дьявол во плоти. Сунул нам кулак под нос сразу же, когда мы приехали. Мы должны были исполнять приказ, в противном случае нас ждала виселица. 15–16-летние парни так долго там находились, что думали, что так и должно быть».
В 10 отвечает на тот же вопрос так:
«Там в лагере на Севере каждый начинал думать, как остальные. Все проходило в непрерывной гонке, начиная с подъема в пять часов утра. Ты предоставлен сам себе только один час вечером, на размышления не было времени. Реакция на происходящее наступила у нас лишь впоследствии. Мы там были не в себе».
В 4 говорит следующее в ответ на вопрос об отношениях между немцами и норвежцами:
«Отношения были напряженными. Большинство из нас были разъярены. Во всяком случае, таковы были отношения между нами и офицерами. Мы были страшно возмущены их криком и ревом».
А 15 отвечает на вопрос о том, как он относился к сербам:
«Мы были настолько ошеломлены, что ничего не понимали. Везде лежал снег, было холодно, и местность была совершенно непроходима. Бараки были рассохшиеся. Заключенные смотрели на нас исподлобья и также подозревали неладное. Немцы вели себя совершенно непредсказуемо. Комендант лагеря Кифер попал сюда из психбольницы в Германии. (Разумеется, это, возможно, было и не так, но все равно интересная характеристика). Он постоянно носил с собой кнут, которым стегал нас и заключенных. Лично меня он ударил в лицо. В пьяном виде он был совсем невыносим. Почему вы оттуда не сбежали, спрашивали меня потом. Я не знал, где нахожусь и только примерно ориентировался в направлении. Вокруг был снег, лед и горы, куда ни глянь».
