То, что последовало за этим, я не забуду никогда. Мы сделали программу на «Радио России», где Олеся на всю страну говорила про розовое платье, а Тамара — про мягкую игрушку. В программе были озвучены письма и других ребят. И на целый месяц двенадцатиметровая комната редакции «Адресов милосердия» превратилась в склад подарков, которые радиослушaтeли приносили для воспитанников Гагаринского интерната. Приходили и молодые предприниматели, и пенсионеры, мужчины и женщины самого разного достатка, приносили игрушки и одежду. Одних розовых платьев оказалось около десяти. После примерки Олеся выбрала себе одно, а остальные мы подарили другим девочкам. Школьники всем классом собрали деньги и принесли 200 шоколадок, магазин игрушек доставил огромную коробку с электронными играми... Всех перечислить невозможно, но тогда поразило меня одно — все приходящие говорили нам «спасибо»! Это была неожиданность: казалось бы, благодарить должны мы, а благодарили нас — искренне, со слезами на глазах! За то, что мы дали им возможность сделать доброе дело.
Мне эта деятельность в первую очередь приносит радость. Отдавать приятнее, чем получать. Мы им нужны, а самое желанное для человека чувствовать кому-то нужным. Я думаю, именно поэтому благополучные, состоявшиеся люди должны быть благодарны нуждающимся, которые встретились на их пути. Для них это возможность сделать что-то хорошее и доброе — то, за что потом будешь себя уважать.
Уход
«Здесь одни сумасшедшие... Так недолго и самому свихнуться... Вот так, жил себе нормальным человеком, а помирать буду придурком с идиотской улыбкой на морде. Водички бы попить... Можно, конечно, позвать кого-нибудь, но не хочется, с души воротит от них». Мелькнула мысль глотнуть воды из вазы, стоящей на тумбочке у двери, но пришлось бы вынимать из нее кленовые ветки, а это маета... Тоже мне — икебана для бедных.
Гвоздь почти скатился с узкой кровати, удачно встал на ноги и потащился в коридор, где, как он помнил, стоял бак с водой. Прозвище он получил давно. Гвоздем его стали звать не только из-за фамилии, но и потому, что характер имел скверный — упрямый, неуступчивый. В той, давнишней компании после очередной стычки обронил школьную строчку: «гвозди бы делать из этих людей», ну и прилипло.
В коридоре было почти тихо, только слышен тихий стон из-за соседней двери, а в конце недлинного коридора вполголоса говорит по телефону дежурная сестра. «Как же ее зовут? Красивая такая, молодая блондинка с голубыми глазами. Навидался я в своей жизни молодых блондинок, все они одинаковы... Чего она в этой богадельне торчит? Говно в горшках таскает за три копейки... Тоже сумасшедшая, ясный перец...»
Гвоздь проковылял мимо поста, даже скроил что-то вроде улыбки в ответ на приветливый кивок сестрички. «Только бы по телефону трепаться, дрянь румяная... Небось с любовником договаривается... Нет, что она все-таки здесь делает? Может, надеется охмурить кого-нибудь богатенького старичка, чтобы квартирку, например, на нее переписал, прежде чем коньки отбросить? Хотя какие здесь богачи...»
Пластмассовый стаканчик дрожал в руках так сильно, что вода наполовину расплескалась, пока он донес ее до рта. Почему-то опять затошнило. «Вот гадство, опять как фигово... Может, таблеток каких сожрать?..» Гвоздь хотел пожаловаться этой девице на посту, но в желудке приключился такой спазм, что он едва успел захлопнуть свой рот, а то тут же и стошнило бы. Он ввалился в туалет, но приступ тошноты прошел так же внезапно, как наступил, только теперь придавила жуткая слабость. Гвоздь облокотился о край раковины и уставился в зеркало над полочкой. Вообще-то зеркал здесь почти не было, никто из обитателей не стремился увидеть свое отражение. И он зря посмотрел: страшная рожа, темная какая-то, с воспаленными глазами...
Он не помнил, как попал сюда. Видимо, его подобрали на улице, когда он опять потерял сознание. В последнее время это случалось все чаще.
К врачам он не обращался: нет прописки, нет денег, значит, нет и медицины. Кто-то сказал, что на вокзале бывают время от времени какие-то врачи, можно попробовать обратиться. До вокзала Гвоздь добрался, но что было дальше — не помнит, вырубился. В себя пришел уже здесь, в больнице с непривычным названием «хоспис». Вернее, хоспис занимал один этаж во флигеле, имел отдельный вход, и работали здесь какие-то негосударственные медики, один молодой врач даже говорил с сильным акцентом. Главной была врачиха небольшого роста, тощенькая, подвижная, вечно в делах. Гвоздь понимал, что это значит — хоспис, но жизнью он уже давно не дорожил, так что... «И никто не узнает, где могилка моя... Интересно, а хоронят они тоже за свой счет? Или за государственный? Надо будет сказать свое имя, а то зароют безымянным или студентам отдадут для тренировок в прозекторской... Гвоздев Андрей, в прошлой жизни — офицер-подводник, потом — предприниматель, потом — бездомный».
Когда-то была семья, с которой он мотался по гарнизонам. Дети выросли, жена постарела, а ему очень захотелось прожить еще одну жизнь. Тем более что перестройка не сделала его нищим, наоборот, — выйдя в отставку и простившись с флотом, Андрей вполне успешно занялся бизнесом. Он развелся с надоевшей женой и женился на женщине много младше себя. Жили они в хорошей квартире, почти в центре города. Родилась дочь, пришлось переселить к себе тещу — ухаживать за ребенком. В общем, все шло неплохо, но у него было одно увлечение, которое очень скоро стало в жизни главным, — игра. Пока не было денег, пока жили в гарнизонах, играл Гвоздев редко и по-мелкому, но, оказавшись в большом городе и разбогатев, увлекся всерьез... Он играл все чаще, стал завсегдатаем казино, где мог провести сутки напролет. Кончились деньги, пошла игра в долг, потом пришлось отдать квартиру, а семью переселить в съемную комнату, потом они куда-то переехали сами, но ему уже было неинтересно...
Показалось, или действительно где-то рядом плачет ребенок? Ах да... Днем в одну из палат привезли ребенка в коляске. Его мать умирает, и она просила, чтоб в последние дни сын находился рядом, по крайней мере пока она в сознании. Между прочим, умирает эта баба как раз из-за ребенка. Гвоздев спросил врачиху, и та ответила, что недавние роды спровоцировали у мамаши какую-то болезнь со сложным названием, причем очень быструю болезнь, ураганную. Теперь вот остались последние дни. Врачиха все чаще заходит к женщине, говорит о чем-то, держит за руку.
«Ой-ей-ей, какие мы тут все добрые — хорошие, чувствительно-сострадательные, аж противно!»
Гвоздев оторвался наконец от раковины и, пошатываясь, вернулся в коридор. Белобрысая сестра уже не говорила по телефону, а ждала его у дверей. Спросила, не нужна ли помощь. Он только зло махнул рукой — чем это она может помочь? Что они себе здесь воображают? Что смерть можно задобрить? Не пустить к ней, держа за руку? Зачем вообще собирать вместе смертников?
И тут Гвоздя осенило: не иначе, западные гранты получают под рассказы о том, как помогают умирающим! Хорошо придумали, гады, — в обычной больнице надо отчитываться, предъявлять выздоровевших, а тут — никаких проблем, никаких результатов, поскольку нет лекарства от смерти. Злоба накатила так же резко, как недавно тошнота. «Наверное, гребут деньги лопатой... И делов-то, добреньких из себя корчить, слезы утирать, глаза закрывать. Ненавижу».
