Факт: после Нового года группе надо выпустить сингл – «Мона Лиза поет блюз» – и разрекламировать его от Лендс-Энда до Джон-о’Гротс. И по всей Европе.
Факт: без ударника это невозможно.
Дин читал последнюю страницу «Дейли миррор», так что Левону была видна первая полоса. Рекламная кампания «Я поддерживаю Британию» призывала британских трудящихся спасти экономику страны, ежедневно отрабатывая по полчаса без оплаты. Лейбл «Pye Records» выпустил сингл с песней «I’m Backing Britain»
[84] в исполнении известного телеведущего Брюса Форсайта; диджей Джимми Сэвил объявил, что девять дней проработает добровольцем в центральной городской больнице Лидса. «Джимми вносит лепту – а ты?» – вопрошал заголовок. Левон считал всю эту затею бесполезной, дурацкой и наивной. Вагон покачивался, убаюкав Дина, Джаспера и Эльф. У Левона в затылке зрела мигрень, но надо было думать. Работа у него такая. Грифф сказал, что не знает, вернется ли в группу. Это он с горя? Может, у него нервный срыв? Или он действительно хочет бросить тяжелую жизнь музыканта? Следует ли агентству «Лунный кит» расторгнуть контракт с Гриффом? А как же будущие гонорары и авторские? Хауи Стокер и Фредди Дюк хотели вернуть вложенные деньги. Покамест Левон мог предъявить им только относительно популярный сингл и альбом, который продавался вяло. Неужели успех «Темной комнаты» был случайностью? А вдруг «Оставьте упованья» как раз и послужила истинным индикатором интереса британской публики к группе, на создание которой Левон потратил столько усилий? Может быть, Лондон больше не в центре событий на международной музыкальной арене? Может быть, центр сместился в Сан-Франциско?
Сами музыканты приводили Левона в отчаяние. Дин постоянно клянчил денег, которых пока еще не заработал. Эльф страдала от мнительности и неуверенности в себе. Джаспер был напрочь лишен практического мышления. А теперь вот еще и у Гриффа кризис. Левон закурил. Посмотрел в окно. Все еще север, все еще дождь, все еще уныние.
Он вспомнил, как приехал в Нью-Йорк, наивно полагая, что станет одновременно и гринвич-виллиджевским Бодлером в изгнании, и фолк-исполнителем, и битником, и автором великого канадского романа. Спустя десять лет лишь одно из вышеперечисленного походило на правду. Изгнание. Повинуясь внезапному порыву, Левон открыл записную книжку на последней странице.
Как утверждали наручные часы Левона, прошло девяносто минут. Пять страниц, заполненных торопливыми строками и перечеркиваниями, сложились в четыре строфы. Левон переписал их начисто на свободную страницу.
Любовь нашла меня, я молод был тогда:
Палатка у воды, падучая звезда…
Построил целый мир – Утопию – мой мозг,
Где можно быть собой, не опасаясь розг.
А я бывал и бит, и брошен из дверей
В костры благочестивых строгих алтарей.
И «монстр», и «изврат», и «вообще больной» —
Я получал в лицо и слышал за спиной.
Да будь как все, чувак, иначе ты – изгой!
Вот Догма – это да! А ты-то не герой.
Утопию создал? Да это ж криминал.
Придумал – позабыл, построил – развалил.
Намеренья благие – это скользкий путь.
Ну, так в чем же дело? Стань своим. Забудь!
[85]Левон прекрасно сознавал, что до Роберта Лоуэлла или Уоллеса Стивенса ему далеко, но надо было чем-то себя занять. Иногда плач по собственной несчастной судьбе идет на пользу. Ландшафт за окном напоминал прерию, только заболоченную, насквозь пропитанную водой и пересеченную широкими дренажными каналами. Мимо проплыл собор. Это Линкольн? Или Питерборо?
– Это Или. – Джаспер зевнул. – Я тут учился.
– А, значит, вот он какой, Или. Теплые воспоминания?
– Воспоминания, – ответил Джаспер.
Левон закрыл записную книжку.
– Ты стихи написал.
Левон соврал бы, если бы об этом спросила Эльф. Или Дин.
– Да.
– А можно мне почитать?
Левон, заинтригованный интересом Джаспера, машинально передал ему записную книжку:
– Это просто стихи.
Глаза Джаспера скользили по строкам.
Потом он перечитал стихотворение еще раз.
Поезд выстукивал свой ритм.
Джаспер вернул записную книжку:
– Годится.
Поезд сделал остановку у пригородной платформы, но, как только тронулся с места, резко дернулся, заскрежетал и встал. В вагоне погас свет. Машинист оповестил пассажиров о «механических неполадках». Левон, протерев в запотевшем стекле глазок, прочел название станции: «ГРЕЙТ-ЧЕСТЕРФОРД».
– Здесь все время случаются поломки, – сказал Джаспер.
Спустя полчаса машинист объявил:
– Для оценки механических неполадок со станции выслан механик.
– Обожаю тавтологию, – сказала Эльф.
– Обожаю британские железные дороги, – простонал Дин.
На Фенские болота сыпал град. В душном вагоне стало еще душнее. Орали три младенца. Пассажиры чихали, засеивали воздух микробами. У Левона был с собой аспирин. Он налил в металлическую чашечку чай из термоса, чтобы запить таблетки, и увидел, что в чае поблескивают крошечные осколки стекла: колба термоса разбилась. С трудом наполнив слюной пересохший рот, Левон проглотил таблетки. Они встали в горле. Он сунул в рот мятный леденец «Поло», натужным глотком протолкнул аспирин внутрь и, не в силах дальше сдерживаться, сказал правду:
– Нам непременно нужен хит. Срочно.
– Ага. Дайте два. Каждому, – фыркнул Дин.
– Нет. Нам непременно нужен хит. Иначе все кончено.
– В каком смысле «все кончено»?
– Наша договоренность с «Илексом».
– Они собираются расторгнуть контракт? – обеспокоенно спросила Эльф.
– Кто и с какой стати этого потребует?! – возмутился Дин.
– Гюнтер Маркс. С той, что им попросту невыгодно.
– Но ты же видел Гриффа, – вздохнула Эльф. – Он не готов вернуться ни физически, ни морально, ни душевно.
– Твоя правда. Но правда и то, что если мы не выпустим сингл и не разрекламируем его так, что он мгновенно станет хитом, то возвращаться Гриффу будет некуда.
– Грифф быстро поправится, – с укоризной заявил Дин. – А если «Илекс» не хочет иметь с нами дела, пошлем их нахер и перейдем к другому лейблу.
– К какому именно? – уточнил Левон; его головная боль усилилась. – Кого заинтересует группа, у которой всех достижений – провальный сингл и вяло продающийся альбом?
– По-твоему, нам нужен новый ударник? – спросил Дин. – Тогда сам иди нахер. Если бы Ринго Старра сбил грузовик, то…
