Эльф выключила радио и вздохнула.
– А что не так со Стиви Уандером? – спросил Дин.
– Когда я слышу, что это не мы, меня мутит.
Дин открутил крышку-стаканчик термоса, налил себе холодной воды:
– Пить хочешь?
– Умираю от жажды. А ты с какой стороны пил?
– Понятия не имею. – Дин просунул стаканчик в просвет между сиденьями. – С товарищами по группе не жаль поделиться герпесом.
– А с каких пор ты так хорошо разбираешься в герпесе?
– Без комментариев.
Эльф выпила воду. Мимо проехала парочка на мотороллере.
– А скажи мне, пожалуйста, как Джасперу и Гриффу удалось отвертеться от этой почетной обязанности?
Дин вздохнул через нос:
– Грифф такой грубиян, что Левон боится выпускать его к людям. А Джаспер вечно как укуренный.
– Значит, нас с тобой наказали за то, что мы вежливые и в своем уме.
– Уж лучше с тобой, чем в Зверюге с Гриффом аппаратуру возить.
Регулировщица на пешеходном переходе заботливо направляла малышей гуськом через дорогу.
Перышко Диновой ручки царапало по бумаге.
– Ты все еще сочиняешь? – спросила Эльф.
– Пытаюсь, – ответил Дин, – когда ты мне вопросов не задаешь.
– Дай посмотреть? А то мне так ску-у-у-у-у-у-чно…
Дин сдался и вручил ей блокнот.
Визжат шутихи в небесах,
И звездный рушится престол.
Топор в недрогнувших руках
Мою гитару расколол.
Потом настал черед вертушки:
Литл Ричард, хватит голосить —
А-вуп-боп-а-лула-а-вуп-бам-бей! —
Плеснул бензинчику из кружки,
Чиркнул спичкой – и фюить!
Эльф улыбнулась.
– Ну, чего там? – спросил Дин.
– Хорошая строчка, «а-вуп-боп-а-лула…».
Дин облегченно вздохнул:
– А что ты…
– Ш-ш-ш, дай дочитать…
Костер пурпурно пламенеет,
В глазах горит пунцовый жар,
Вся жизнь моя золою тлеет,
Углями… Твой ноябрьский дар.
«О лучшей жизни даже не мечтай
И делай, что велю, – всегда, везде,
Иначе будет хуже…» Ну, ступай,
Поплачь об этом утренней звезде.
– Рентгеновский снимок души, – сказала Эльф. – Это ты об отце?
– Ну, не совсем… мм, типа того… Да.
– А название придумал?
– Наверное, «Тлеющие угли».
«Не слишком удачное», – подумала Эльф, глядя на строфы.
– Тебе не нравится? Предложи что-нибудь получше.
Эльф еще раз прочла строки:
– А если… «Пурпурное пламя»?
Дин погрузился в размышления.
Мимо проехал тягач с полуприцепом.
– Может быть.
– У тебя там даже пятистопный каталектический ямб.
– Ой, честное слово, я его лечу специальной мазью, только еще неделю нельзя заниматься сексом, пока все симптомы не пройдут.
Эльф постучала по странице:
– «О лучшей жизни даже не мечтай…» Видишь, безударный и ударный слоги чередуются: та-ДУМ-та-ДУМ-та-ДУМ-та-ДУМ-та-ДУМ. Та-ДУМ – это стопа. Если в стопе первый слог безударный, а второй – ударный, то стихотворный размер называют ямб. В строке пять стоп, поэтому ямб пятистопный. А когда чередуются первый, ударный, и безударный слоги – ДУМ-та-ДУМ-та-ДУМ-та, – это хорей.
– Так вот, значит, чему учат в школах для богатеньких… – Дин сунул в рот фруктовый леденец и предложил коробочку Эльф.
Она взяла леденец. Лимонный.
– В самых-пресамых лучших школах, вот как в той, где учился Джаспер, стихотворные размеры изучают на примерах греческой и латинской поэзии. Не только на английском.
– А в самых-пресамых худших школах, вот как в моей, учат курить, прогуливать, изворачиваться и тырить мелочь.
– Самые востребованные навыки трудовых ресурсов Великобритании. – Эльф перечитала стихи; рот заполнился лимонной слюной. – Тут нет ни припева, ни проигрыша…
– Я пока еще не понял, нужны ли они. Если у рентгеновского снимка души появится прилипчивый припевчик, то что станет с рентгеновским снимком души?
– «Поплачь об этом утренней звезде…» Очень проникновенная строка. Печальная.
– «Утренняя звезда» – это водка, которую глушил Гарри Моффат.
Дин никогда не принимал участия в обсуждении отцов, но на этот раз Эльф почувствовала, что обычно запертая дверь чуть приоткрылась.
– А если он с тобой свяжется… ну, скажем, если мы запишем эту песню… что ты будешь делать?
Дин долго не отвечал.
– В Грейвзенде я его время от времени видел, – сказал он наконец. – То в парикмахерской, то на рынке или на вокзале. Обычно я его просто игнорировал, это не так уж и трудно. С той самой ночи костров… – он кивнул на блокнот, – мы с ним не разговаривали. Ни разу.
– Даже на свадьбе Рэя и Ширли?
– Рэй все так устроил, что Гарри Моффат пришел в загс, а я – на банкет. Короче, «и с мест они не сойдут…». Так оно к лучшему.
Эльф снова посмотрела на стихи.
– Да, это не оливковая ветвь примирения, но эти строчки говорят: «Ты есть, и я все еще о тебе думаю». Если бы ты действительно о нем не думал, то не писал бы таких стихов.
Дин стряхнул пепел за окно.
«Кажется, он расстроился».
– Извини, если я что-то не так сказала.
– Нет-нет, все так. Понимаешь, мне просто завидно. Вот если ты хочешь что-то сказать, то прямо так и говоришь. Как у тебя получается? Это потому, что у тебя хорошее образование? Или все девчонки такие?
– Знаешь, посторонним всегда легко рассуждать об отношениях в чужой семье, – объяснила Эльф, обмахиваясь. – Но все-таки почему ты именно сейчас сочинил песню об отце?
Дин поморщился:
– Потому что внутри что-то говорит: «Теперь моя очередь» – и не отпускает до тех пор, пока с этим не разберешься. А у тебя разве не так?
«Надо же, а я-то думала, что знаю Дина…»
– Вроде того… Наверное, это все очень неоднозначно… Я Гарри Моффата имею в виду.
– Неоднозначно – не то слово. Вот встречаешь его в первый раз и думаешь: «Прекрасный человек, душа компании!» Потом узнаешь поближе и начинаешь понимать, что вроде бы все хорошо, но есть какая-то червоточинка. И только самые близкие и родные знают, почему у него нет настоящих друзей. Он пьет не чтобы захмелеть. Он пьет, чтобы выглядеть нормально. А то, что он считает нормальным поведением, на самом деле ужасно.
