– Следующую песню написал Джаспер. Она называется «Свадебный гость», и раз, и два, и раз, и два, и три…
Потом звучит старая песня Дина «Идея казалась хорошей…», за ней – напористая «Мона Лиза поет блюз», «Green Onions» Букера Ти Джонса, «Темная комната», десятиминутная «Оставьте упованья» – под конец все зрители хором вопят: «Рас-топ-топ-топ-чу твое лживое сердце, как ты растоптала мое», как будто всю жизнь ее знали, – «Плот и поток», «Дом восходящего солнца» в варианте The Animals, усиленная версия «Куда ветер дует», а потом Эльф поет битловского «Day Tripper»
[47], меняя все местоимения «она» на «он». Вторым номером на бис они исполняют «Шесть футов под землей», лучшую песню «Могильщиков», которую Дин написал, когда ему было семнадцать. Дин больше всего боялся, что, во-первых, обитатели Грейвзенда не въедут в Джасперовы песни, а во-вторых, что Эльф достанут пошлыми шуточками, но ни того ни другого не случилось. Наконец Дейв Сайкс дает полный свет. Дин весь в поту, охрип, стертые пальцы саднят, но сам он кайфует. Дин, Джаспер, Эльф, Левон и Грифф встают в кружок перед барабанами, голова к голове, как регбисты.
– Ребята, это полный отпад! – заявляет Грифф.
– И не говори, – откликается Эльф.
– Нет уж, я все-таки скажу. Ребята, это полный отпад!
– Грифф, этой хохме сто лет в обед, – говорит Эльф.
– Обалденно отыграли, – говорит Левон. – Что-то обязательно произойдет, и очень скоро. Вот увидите. О вас заговорят.
«Только на это и остается надеяться», – думает Дин.
– Джаспер, твоя очередь, – говорит Эльф.
Все смотрят на Джаспера.
– Моя очередь делать что?
– Да скажи уже, что ты чувствуешь, дурик, – говорит Грифф.
Поразмыслив, Джаспер произносит:
– Я чувствую… что мы стали играть лучше.
В тесный кружок пятерых врывается внешний мир.
– Ну, теперь ясно, что мою пятерку ты мне скоро вернешь, – говорит Кенни Йервуд.
– Вот честное слово, я и сам жду не дождусь, – вздыхает Дин.
– Эх, видела б тебя мама… радовалась бы, – говорит Рэй.
– Так она и видела, – говорит тетя Дот и треплет Дина по щеке.
К Дину продолжают подходить одноклассники, старые приятели, учителя и всякие знакомые из прошлой жизни, а потом появляется девушка.
– Ты меня, наверное, не помнишь, но… – начинает она.
– Джуд. Брайтонский политехнический. Ты дала Эльф свою гитару. Ну, как дела?
Она, очень довольная, отвечает:
– Вам надо выпускать альбом. Вот прямо сейчас.
– Ага, я уже написал письмо Санта-Клаусу, теперь вот жду…
– Ну, еще только июль. А ты был послушным мальчиком, не шалил?
«Ух ты, она заигрывает…»
– А как поживает Гэз… или как его там?..
– Не знаю и знать не хочу.
«Слава богу».
– Очень жаль.
– Так я тебе и поверила.
Дин дышит ароматом ее духов.
– А что ты здесь делаешь?
– Брат у меня увлекается музыкой. Узнал, что «Утопия-авеню» играет в Грейвзенде, сказал мне. А я как услышала, так сразу и подорвалась…
– Просто удивительно, после нашего фиаско в Брайтоне.
– Да я бы ни за что на свете не пропустила ваш концерт.
За спиной Джуд возникает Шенкс, сигналит, что, мол, пора уходить.
Дин жестом просит у него две минуты.
– Мы с Джаспером остановились здесь, у приятеля. Ты не хочешь…
Джуд укоризненно изгибает бровь:
– Не торопи события, Спиди Гонсалес. Я приехала с братом, он отвезет меня назад, в Брайтон. Я там устроилась на парфюмерно-косметическую базу. Но… – Она помахивает сложенной запиской. – Если ты свободен, в смысле, ни с кем не встречаешься, то вот тебе мой номер телефона. Служебный. Не забудь сделать вид, что ты – покупатель, а то мне влетит от начальства. Кстати, через двое суток записка рассыплется в пыль, как в сериале «Миссия невыполнима». – Она засовывает сложенный листок в карман Динова пиджака, целует Дина в щеку. – Позвони. Или потом всю жизнь мучайся. Нет, правда, у вас классная группа. Вы прославитесь.
Шенкс подносит мундштук ко рту, дым вьется по трубке кальяна – «Жарься, зелье! Вар, варись!» – втягивается в прокуренные легкие… и вылетает облачками, кудрявыми, будто соцветия цветной капусты.
– Слушай, а оно не запрещенное? – спрашивает Кенни.
Шенкс жестом изображает весы Фемиды:
– Как тебе сказать… сам аппарат – нет, не запрещенный. А вот к курительной смеси копы могут придраться. Но я подстраховался.
Воцаряется долгое, но очень живое молчание. Джим Моррисон поет о конце.
– Эй, Дин, тебе как?
– Нормально, – отвечает Дин, обхватывает губами кончик мундштука, думает о Джуд и… «Давай, затягивайся, буль-буль-буль, вот, и задержи…» Он выдыхает дым. – Похоже на… на… – «Нет, сегодня у меня слов не хватает». – Ну, это как титьку сосать и левитировать одновременно.
Рэй покатывается со смеху, но беззвучно.
– Вы с Джаспером прям как сто лет женаты, – говорит Кенни.
Джаспер сосредоточенно обдумывает это заявление и почему-то напоминает Дину Стэна Лорела.
– Вот про это не надо, – говорит он, посасывая мундштук.
Кальян ему не в новинку. Джаспер жил в Амстердаме.
– Слушай, а в Амстердаме нас поймут?
Слова Джаспера звучат с некоторым опережением:
– Сначала надо выпустить альбом, иначе будет непрофессионально.
«Да уж, об альбоме пока одни мечты…»
Чувствуя, что растворяется в пространстве, Дин пытается вспомнить, где и с кем находится. Квартира Шенкса – над его магазином, знаменитым «Мэджик бас рекордз». Время – за полночь. Кто есть кто? Сам Дин. Шенкс – он и есть Шенкс; его подруга по имени Пайпер; Рэй, родной брат Дина; Кенни Йервуд; Джаспер и какая-то девица, которая возникла после концерта, явно с прицелом на герра де Зута. Говорит, что ее зовут Айви. Все шестеро неподвижны. Рембрандт. «Ясно вам? Я разбираюсь в искусстве». Нарисовано пламенем свечи на живой тьме…
…но тут Шенкс развеивает рембрандтовские чары шелестящим дуновением слов:
– …а вы четверо – это нечто особенное. Крышесносное. Вот в один прекрасный день я буду всем хвастаться: «Да-да, мы с Дином Моссом старые приятели, вместе ходили на концерт Литл Ричарда, я Дина научил первым аккордам…» Какие у вас песни! «Темная комната», «Вдребезги», «Мона Лиза…» Любая станет хитом, правда, Пайпер?
