– А кто лицо долбаных The Beatles?
– Вот и я о том же, – сказал Левон. – А Вик мне и говорит: «The Beatles – это исключение, которое подтверждает правило», а я ему: «Нет, The Beatles подтверждают правило, что каждая великая группа – это исключение», а он мне: «„Утопия-авеню“ – не The Beatles», а я ему: «В том-то все и дело».
– А долбаные «Пай-рекордз» на что сослались? – спросил Грифф.
– Мистер Эллиот заявил, цитирую: «Из-за Эльф парни не будут фанатеть с группы. Из-за Эльф девчонки не будут убиваться по Дину и Джасперу и ссать кипятком».
– Это абсурдное и оскорбительное заявление… и вдобавок отдает инцестом, – возмутилась Эльф. – Дурацкая причина для отказа.
– Мистер Эллиот намекнул, что если мы расстанемся с Эльф и сделаем группу клоном Small Faces, то он, возможно, изменит свое мнение.
Эльф шумно выдохнула, будто ее кто-то ударил.
– Разумеется, я его послал куда подальше, – сказал Левон.
– Нет уж, пусть берут нас в комплекте, – заявил Грифф.
Дин закурил сигарету:
– А что сказали в «Декке»?
– Дерек Берк видел вас в «Марки»… – Левон откинулся на спинку скрипучего кресла. – Ему нравится ваша энергия, но он не уверен, стоит ли «Декке» вкладывать деньги в ваш эклектический стиль.
– Короче, нас загнали в угол, – сказал Грифф. – «Большая четверка» дала нам под зад. И что теперь?
– Не отрицаю, это весьма огорчительно, – сказал Левон, – но…
– Так, дело – полный швах, – простонал Дин. – У меня теперь ситуация даже хуже, чем в январе. Я на мели, полгода воздухом питаюсь, а в результате что?
– Замечательная группа, три прекрасные демки, небольшая, но уверенно растущая армия поклонников, пять или шесть классных песен. И движение в нужном направлении. Перспективы.
– Ага, если мы такие замечательные, то где наш контракт на альбом? Вон, Чез Чендлер выбил контракт для Джими Хендрикса всего за три недели!
– И вон, у этих тоже контракты есть! – Дин кивнул на афиши Дика Спозато и сестер Спенсер.
Левон скрестил руки на груди:
– Хендрикс – гениальный ритм-энд-блюзовый гитарный виртуоз. Дик – крунер, менеджером которого я стал по просьбе Фредди Дюка. Сестры Спенсер исполняют популярные арии для широкой публики и для слушателей передачи «Воскресные песнопения». Их пристроить легче легкого. А вот «Утопия-авеню» – совсем другое дело. Вас невозможно втиснуть в рамки известных категорий, поэтому поначалу вас отвергают. Если это вас расстраивает или если вы считаете, что я для вас плохо стараюсь, – то вот, пожалуйста, дверь не закрыта. Все свободны. Вас никто не держит. Бетани вышлет вам уведомления о расторжении нашего с вами договора.
Грифф и Дин переглянулись, но не двинулись с места.
Джаспер смотрел на часы над головой Левона.
На одном циферблате было выставлено лондонское время, на другом – нью-йоркское, на третьем – лос-анджелесское.
– Я был не прав, – признал Дин.
Грифф вздохнул:
– Ага. И я тоже.
– Ну, считайте, что ваши так называемые извинения приняты, – сказал Левон.
Эльф стряхнула пепел с сигареты:
– И что делать дальше?
За низким столиком сидят четверо: бритоголовый настоятель, чье лицо навеки запечатлено в памяти Джаспера, его послушник, градоправитель со своим верным камергером. Подсвеченные грезами ширмы расписаны хризантемами. Из тыквенной бутыли, красной, как кровь, послушник наливает прозрачную жидкость в четыре неглубокие чашечки, черные, как сажа. Звенят хроматические переливы птичьих трелей.
– Жизнь и смерть неразделимы! – провозглашает градоправитель.
Все четверо поднимают чашечки, чествуя странное заявление.
Настоятель пьет лишь после того, как видит, что градоправитель осушил свою чашечку. Они обмениваются любезностями, и лишь потом Джаспер понимает, что здесь присутствует и пятый гость – Смерть. Шероховатые донышки чашечек изнутри смазаны ядом, без цвета и запаха. Сакэ растворило яд, и теперь он в крови всех четверых. Градоправитель и его камергер приняли яд, чтобы настоятель его тоже выпил.
Настоятель все понимает. Этот сценарий написан. Он тянется к мечу, но рука одеревенела. Все, что он может, – это замахнуться кулаком на чашечку. Она катится по полу, подпрыгивая, словно плоский камешек по воде.
– Термит двуногий, наши догматы работают! – говорит он градоправителю. – Елей из душ на самом деле дарует бессмертие!
Они говорят о мести, о правосудии, об убитых женщинах, о принесенных в жертву младенцах, а потом камергер падает грудью на доску для игры в го, черные и белые камни разлетаются в разные стороны. Следом на пол оседает послушник. На губах пенится кровь и слюна. На белый камень садится черная бабочка и раскрывает крылышки…
Тук-тук… тук-тук… тук-тук…
– Вот ты где, Спящий красавец.
Джаспер открывает глаза и видит Беа. Она совсем рядом, смотрит на него. Потом наклоняется и целует его в губы. Джаспер не возражает. Ее пальцы касаются его лица. «Приятно». Звенят хроматические переливы птичьих трелей. Они встречались два раза: когда Эльф привела ее на репетицию к Павлу, в клуб «Зед», и еще в «Кузенах», где «Утопия-авеню» играли сет. Беа отводит голову назад:
– Только не говори Эльф.
– Как тебе угодно, – отвечает Джаспер.
– Когда натыкаешься на Спящего красавца, ничего другого не остается. Только не воображай.
– Не буду, прекрасная принцесса.
Она садится на скамейку напротив.
«Сад на крыше. Загородный клуб. Свадебный банкет». Джаспер занимает сидячее положение. В небе обломками кораблекрушения дрейфуют неприкаянные облака. «Вдыхай все это и выдыхай все это».
– Речи закончились? Я долго спал? Нам уже скоро играть?
Беа отсчитывает ответы на пальцах:
– Почти. Не знаю, я по часам не замеряла. Да, скоро.
На ней чернильно-синее облегающее платье. Она обладает отчетливой, яркой красотой, которой так не хватает сестрам.
– Ты переоделась, – говорит Джаспер.
– Наряд подружки невесты – не мой стиль. Эльф попросила тебя отыскать и передать сообщение.
Внизу хлопает дверца машины. Беа берет Джасперову пачку «Мальборо» и зажигалку.
Джаспер терпеливо ждет.
Беа выдыхает дым:
– Она сказала: «Чтоб через двадцать минут был на сцене». Это было пять минут назад, так что уже через пятнадцать.
– Передай ей: «Спасибо за сообщение. Я приду».
Беа странно смотрит на него.
«Она еще чего-то ждет?»
