Подошел Дин:
– Привет, Сэнди! Эльф, ты готова?
Эльф заметила, что левая рука больше не дрожит.
– Победа или смерть!
– А потом мы с тобой выпьем, – пообещала ей Сэнди.
Эльф вышла на сцену, встала за клавиши. Какой-то толстяк подался к сцене и заорал:
– Эй, красотка, стрип-клуб – через дорогу!
Его дружки загоготали. Эльф, с помощью марихуаны освободившись от страха и неуверенности, навела два пальца, как дуло пистолета, прямо в переносицу обидчика и с абсолютно серьезным лицом сделала три воображаемых выстрела, не забыв изобразить после каждого отдачу в локоть. Ухмылку толстяка как ветром сдуло. Эльф дыхнула в воображаемый ствол, покрутила его на пальце, вложила в воображаемую кобуру и склонилась к микрофону, отмахнувшись от распорядителя «Марки», который должен был представить группу публике.
– Мы – «Утопия-авеню», – объявила Эльф клубу «Марки», Сохо и всей Англии. – И мы намерены сразить вас наповал.
Она взглянула на Гриффа. Тот, удивленно приподняв бровь, взял палочки на изготовку. Дин согласно кивнул. Джаспер ждал сигнала Эльф.
– И раз, и два, и…
Эльф кладет в кофе второй кусочек сахара.
– В общем, все прошло хорошо. Мы начали с «Куда ветер дует», потом исполнили рок-композицию Дина, «Оставьте упованья», потом новую песню Джаспера, «Темная комната», а потом мою новую – «Плот и поток».
– Повезло им в «Марки». Но так нечестно! Когда я все это услышу?
– Очень скоро, сестренка.
– А ты познакомилась со Стивом Уинвудом?
– Ну, после того, как мы отыграли на бис, он подошел и похвалил мою игру на «хаммонде».
– Вау! – говорит Беа. – А ты что?
Эльф вдыхает аромат кофе.
– А я пискнула «спасибо», пробормотала что-то бессвязное, а когда он отошел, долго пялилась ему вслед.
– У него классная задница?
– Если честно, я не приглядывалась.
По радио звучит песня Сэнди Шоу «Puppet on a String»
[34].
– Слушай, если я когда-нибудь запишу такую же манерную хрень, отчитай меня за тридцать сребреников.
– Ну, ей досталось побольше тридцати сребреников. Эту песню сейчас везде крутят.
Они слушают припев.
Внезапно Эльф не выдерживает:
– Мы разбежались. Ну, мы с Брюсом. Дуэта больше нет. Брюс – в Париже. Он меня бросил. В феврале. Между нами все кончено. – Сердце Эльф колотится, будто все произошло только что. – Вот, теперь ты все знаешь.
«Нет-нет, я не разрыдаюсь. Три месяца прошло».
Эльф готовится выслушать гневную отповедь сестры.
– Я так и знала, – без всякого удивления говорит Беа.
– Откуда?
– Всякий раз, как речь заходила о Брюсе, ты меняла тему разговора.
– А родители и Имми знают?
Беа разглядывает свой лиловый маникюр.
– Если я догадалась, то и мама тоже. Папа без понятия. Имми… по-моему, она прекрасно знает, что вы не будете играть на ее свадьбе. Когда она в последний раз спрашивала тебя про Брюса или заводила речь о музыке для свадебного банкета?
Эльф не может припомнить.
– А почему же ты мне ничего не сказала?
– Из тактичности. – Беа допивает кофе. – Брюс умеет очаровывать, но наличие такой способности у парня – тревожный сигнал. Как черные и желтые полоски у пчелы предупреждают: осторожней, в этом меде скрывается жало.
Эльф дрожит, сама не зная почему. Ее взгляд устремляется к «Моне Лизе» над кассой миссис Биггс. Знаменитая улыбка словно бы говорит: «Из всего, что обещает нам жизнь, гарантировано только одно – страдание».
– Ох, мне пора. – Беа встает, надевает пальто. – Иди записывай свой шедевр. Сказать Имми?
– Да, пожалуйста. – (Это путь наименьшего сопротивления, но так будет легче.) – И маме тоже.
– Если хочешь, после прослушивания я загляну к тебе домой.
– Да, конечно. – Эльф смотрит на часы: 8:58. – Беа, а скажи мне, пожалуйста… Вот я училась в университете. Я бросила университет. Я уже четвертый год держусь на музыкальной сцене. А ты еще школьница. Откуда ты так много знаешь? И почему я знаю так мало? Как так получается?
Беа обнимает сестру:
– В общем и целом я не верю людям. – Она разжимает объятья. – А ты в общем и целом веришь.
Рай – это дорога в Рай
Вторая сторона
Свадебный гость
В конце своего восьмиминутного путешествия от Солнца свет проходит через витражное стекло церкви Святого Матфия в Ричмонде (Лондон) и попадает в темные комнаты Джасперовых глазных яблок. Фоторецепторные палочковые и колбочковые клетки сетчатки преобразуют свет в электрические импульсы, которые по оптическим нервам попадают в мозг, а тот определяет различную длину световых волн как «лазурь Девы Марии», «багрянец крови Христовой», «зелень Гефсиманского сада», а затем распознает образы двенадцати апостолов, по одному в каждом сегменте розеточного окна, похожего на тележное колесо. Зрение рождается в сердце Солнца. Джаспер отмечает, что ученики Христа, в сущности, были хиппи: длинные волосы, балахоны, лица как у укуренных, нерегулярная занятость, духовные убеждения, сомнительные места для ночлега… и гуру. Колесо окна начинает вращаться. Джаспер закрывает глаза и, чтобы не соскользнуть, мысленно перебирает имена двенадцати апостолов, вспоминая давние уроки Закона Божьего и церковные службы: Матфей, Марк, Лука и Иоанн, они же – Великолепная Четверка; Фома, который больше всех нравится Джасперу, за то, что потребовал доказательств; Петр, у которого сложилась самая успешная сольная карьера; Иуда Фаддей и Матфий, сессионные исполнители; Иуда Искариот, которого садистски подставил наш Отец Небесный, преследуя собственные цели. Джаспер не успевает перечислить остальных, потому что слышит стук. Ритмичный, слабый, на пару звуковых уровней ниже голоса викария. Тот самый.
Тук-тук, тук-тук, тук-тук.
Он открывает глаза. Розетка окна больше не вращается.
Стук тоже стихает. «Но я его слышал. Он проснулся».
Джаспера предупреждали, что этот день настанет. Что ж, по крайней мере, муки неведения прекратились. «У меня всего-навсего была ремиссия». Он косится вправо, где Грифф в обтрепанном выходном костюме легонько барабанит пальцами по коленям. Слева Дин пытается вращать одним указательным пальцем по часовой стрелке, а другим – против часовой стрелки. «Мне нравится с ними играть. Я не хочу, чтобы это кончилось».
