– Я от доктора Хопкинса… – выпаливает Дин. – На Денмарк-стрит… сердечный приступ. Пошлите бригаду с носилками… скорее.
Санитар опускает газету. К усам прилипли хлебные крошки. Он равнодушно глядит на Дина.
– Там человек умирает! – кричит Дин. – Вы слышите?
– Слышу, конечно. Только орать не надо.
– Так пошлите бригаду! Здесь же больница.
Санитар громко фыркает:
– А ты небось только что в банке деньжат снял. А потом встретился с доктором Хопкинсом.
– Ну да, снял. Пятьдесят фунтов. А что такого?
Санитар смахивает крошки с лацкана:
– Деньги-то на месте, сынок?
– Да. – Дин лезет в карман за чековой книжкой. Ее нет. Не может быть! Он проверяет все карманы куртки. Мимо со скрипом провозят каталку. Какой-то малыш заливается слезами. – Черт. Наверное, выронил.
– Эх, сынок, облапошили тебя.
Дин вспоминает, как краснорожий тип привалился к его груди.
– Нет, что вы… Сердечный приступ. Человек на ногах не стоял.
Он снова шарит по карманам. Денег нет.
– Ну, мне тебя утешить нечем. Пятый случай с ноября. Все больницы в центре Лондона в курсе. На вызов к доктору Хопкинсу никого не посылают – бесполезное дело. Бригада прибудет, а там никого нет.
– Но они… они… – Дина мутит.
– Что, не похожи на мошенников?
Именно это и хотел сказать Дин.
– А откуда они узнали, что я при деньгах?
– Вот что бы ты сделал, если б хотел разжиться пухлым бумажником?
Дин задумывается. Банк.
– Они видели, как я снимал деньги, поэтому увязались следом.
Санитар надкусывает слойку с мясом:
– Браво, Шерлок.
– Но… мне же надо заплатить за басуху и… – Дин вспоминает о миссис Невитт. – Черт. И за жилье. Как же я теперь?
– Обратись в полицейский участок, но толку от этого не будет. Для лондонских копов Сохо – огороженная территория с предупредительной надписью: «Входящие, оставьте упованья».
– Моя хозяйка хуже фашиста. Она меня выставит с квартиры.
Санитар прихлебывает чай.
– А ты ей объясни, что хотел стать добрым самаритянином. Может, она над тобой сжалится.
Миссис Невитт сидит у высокого окна. В гостиной пахнет сыростью и топленым салом. Камин заколочен досками. Перед квартирной хозяйкой раскрыт гроссбух. Постукивают и щелкают вязальные спицы. С потолка свисает люстра, которую никогда не включают. Цветочный орнамент обоев тонет в сумраке джунглей. Из позолоченных рам таращат глаза трое покойных супругов миссис Невитт.
– Доброе утро, миссис Невитт.
– Это кому как, мистер Мосс.
– Я тут… – У Дина пересохло в горле. – Меня обокрали.
Вязальные спицы замирают.
– Печально.
– Не то слово. Я взял в банке деньги за квартиру, а на Денмарк-стрит меня обнесли два карманника. Видели, как я деньги снимал, и увязались следом. Грабеж среди белого дня. В буквальном смысле слова.
– Ай-ай-ай. Вот незадача.
«Решила, что я все вру», – думает Дин.
– Вот не надо было бросать работу в «Бреттоне». У королевских печатников. Приличное место. В приличном районе. В Мэйфере никого не обносят.
«Ага, гнуть спину в „Бреттоне“ – то еще удовольствие», – думает Дин.
– Я же говорил, миссис Невитт, с «Бреттоном» не заладилось.
– Ну, это не моя забота. Моя забота – квартплата. Я так понимаю, вы хотите отсрочки?
Дин переводит дух. С некоторым облегчением.
– Если честно, я был бы очень благодарен.
Она поджимает губы, раздувает ноздри:
– Что ж, один-единственный раз можно и отсрочить.
– Ох, спасибо, миссис Невитт. Вы не представляете, как я…
– До двух часов пополудни. Как вам известно, я женщина покладистая.
«Она надо мной издевается, карга старая!»
– До двух часов пополудни… сегодня?
– Больше чем достаточно, чтобы дойти до банка и вернуться. И на этот раз деньги никому не показывайте.
Дина бросает в жар, в холод. Мутит.
– У меня на счету пусто, миссис Невитт. А зарплата только в понедельник. Вот тогда я и заплачу.
Квартирная хозяйка дергает шнурок, свисающий с потолка. Берет с письменного стола табличку: «СДАЕТСЯ КОМНАТА – ИРЛАНДЦАМ И ЦВЕТНЫМ НЕ ОБРАЩАТЬСЯ – СПРАШИВАЙТЕ».
– Нет-нет, миссис Невитт. Погодите!
Квартирная хозяйка выставляет табличку в окно.
– И где мне сегодня ночевать?
– Где угодно. Но не здесь.
«Сначала остался без денег, теперь без комнаты».
– Верните мой залог.
– Залог не возвращают жильцам, которые не вносят квартплату вовремя. Правила вывешены в каждой комнате. Я вам не должна ни фартинга.
– Но это же мои деньги, миссис Невитт!
– А в подписанном нами договоре сказано иное.
– У вас во вторник уже будет новый жилец. В крайнем случае в среду. Вы не имеете права присваивать мой залог. Это воровство.
Она возвращается к вязанию:
– Вот я сразу в тебе признала кокни из канавы. Но сказала себе, мол, дай ему шанс. Все-таки королевские печатники не примут на работу абы кого. Ну и рискнула. И что? Из «Бреттона» ты ушел в какую-то поп-группу. Отрастил патлы, как девчонка. Тратишь все деньги на гитары и бог знает на что еще. Ни пенни не отложил. А теперь обвиняешь меня в воровстве. Вот, будет мне наука. Кто в канаве родился, тот там и останется. О, мистер Харрис! – В дверях гостиной появляется сожитель миссис Невитт, отставной солдафон. – Этот… молодой человек нас покидает. Немедленно.
– Ключи, – требует у Дина мистер Харрис. – Оба.
– А мои шмотки? Или вы их тоже присвоите?
– Забирай свои… шмотки, – говорит миссис Невитт, – и выметайся. Все, что после двух часов дня останется в твоей комнате, в три окажется в лавке Армии спасения. Марш отсюда.
– Да ради бога, – бормочет Дин. – Чтоб вы все сдохли.
Миссис Невитт не обращает на него внимания. Спицы щелкают. Мистер Харрис хватает Дина за шиворот, выволакивает его из гостиной.
Дин задыхается:
– Ты меня душишь, сволочь!
Бывший сержант выталкивает Дина в прихожую:
– Собирай манатки и вали отсюда. А то я тебя не просто придушу, пидорок ты мой сладенький…
Ну хоть работа есть. Дин набивает кофе в портафильтр, вставляет рожок в машину и нажимает на рычаг. Из клапана «Гаджи» вырывается пар. Восьмичасовая смена никак не закончится. Вот не навернулся бы на Денмарк-стрит, не был бы весь в синяках. На улице подмораживает, но в кофейне «Этна» на углу Д’Арблей-стрит и Беруик-стрит тепло, светло и шумно. Студенты и подростки из пригородов болтают, флиртуют, спорят. Здесь собираются моды, перед тем как пойти в клубы, закинуться наркотой и потанцевать. Ухоженные мужчины постарше глазеют на гладкокожих юнцов, которые ищут сладкого папика. Менее ухоженные мужчины постарше забегают за кофе, перед тем как пойти на порнофильм или в бордель. «Тут больше сотни посетителей, – думает Дин, – и у каждого есть жилье». С самого начала смены он надеялся, что в кофейню заглянет кто-нибудь из знакомых, из тех, к кому можно напроситься на ночлег. Но время шло, надежда истончалась, а теперь и вовсе исчезла. Из музыкального автомата вырываются громкие звуки «19th Nervous Breakdown»
[1]. Дин с Кенни Йервудом как-то разбирали ее аккорды, в счастливые времена «Могильщиков». Из носика «Гаджи» капает кофе, чашка наполняется на две трети. Дин отсоединяет рожок, вытряхивает кофейный жмых в ведро. Мистер Кракси несет мимо лоток с грязной посудой. «Надо бы стрясти с него аванс, – в пятидесятый раз напоминает себе Дин. – Выбора-то нет».
