– Не верьте ему, он всем льстит. Я бы пожала вам руку, но не хочется, чтобы вы улетели в Америку перемазанная краской. Вы от нас сразу в аэропорт?
– Да. Рейс в Чикаго улетает в шесть вечера.
– И что вас ждет в Чикаго?
– Один из моих заказчиков устраивает мне вернисаж. А потом я отправлюсь на поиски приключений и буду фотографировать все, что найду.
Джаспер не понимает, почему Бетани смотрит на него.
– Очень профессионально покрашено, – говорит он.
– А, сойдет. Ну, вперед. – Бетани кивает на раздвижные двери в кабинет Левона. – Вас ждут.
В полураскрытую дверь видно, как Левон расхаживает по кабинету, держа телефон в руках. Телефонный шнур волочится по полу.
– Две минуты, – одними губами предупреждает их Левон.
Джаспер и Мекка садятся на банкетку под окном приемной. Мекка достает «Пентакс», выстраивает кадр. Джаспер закрывает глаза. Не хочется подслушивать разговор Левона, но у ушей нет век.
– Раздел второй, пункт третий, – говорит их менеджер. – Там все черным по белому прописано. Питер Гриффин нанят как сессионный музыкант, а не исполнитель, навечно заключивший контракт с компанией «Боллз энтертейнмент». И никаких отступных им не причитается, потому что не за что.
Джаспер догадывается, что Левон разговаривает с бывшим менеджером Арчи Киннока, фронтмена его бывшей группы.
– Ронни, я не вчера родился. А твоя попытка сделать так называемый ловкий ход позорно провалилась. Ход получился самый что ни на есть дурацкий.
Щелк. Ожил фотоаппарат Мекки. Вжик-вжик.
В телефонной трубке дребезжит злость.
Левон сухим смешком обрывает собеседника:
– Вышвырнешь меня в окно? Ты серьезно, что ли? – Судя по всему, он не напуган угрозой. – Ронни, неужели никто из приятелей никогда с тобой не говорил по душам: мол, Ронни, сукин ты сын, ты превратился в динозавра, тебе пора валить из профессии, пока деньги в банке остались? Или уже поздно? Тебе действительно грозит банкротство? А представляешь, что будет, если внезапно выяснится, что ты занимаешься предпринимательской деятельностью, будучи заведомо несостоятельным?
Левон кладет трубку на рычаг, обрывая поток ругательств.
– Просто цирк! Привет, Джаспер. Мекка, добро пожаловать в мою крошечную империю.
– В крошечную империю с великолепными интерьерами, – заявляет Мекка.
– Высший свет! – говорит Бетани Джасперу, что лишь усиливает его замешательство.
– Это все, с чем ты едешь в Америку? – интересуется Левон, глядя на скромный чемоданчик и рюкзачок Мекки.
– Все мои вещи.
– Я тебе завидую, – вздыхает Левон.
– Это Ронни Боллз звонил? – спрашивает Джаспер.
– Да, – отвечает Левон. – Бывший менеджер Арчи Киннока.
– Арчи называл его «мой цербер».
– Он утверждает, что у Гриффа заключен договор с «Боллз энтертейнмент», но его можно выкупить. Всего за две тысячи фунтов.
– За сколько?
– Ну, Ронни Боллз и сам прекрасно понимает, что все это туфта.
– Вот он, гламурный мир шоу-бизнеса, – говорит Бетани Мекке.
– Очень похоже на гламурный мир фотографии и высокой моды.
– Кстати, о фотографиях, – спохватывается Левон. – Высоко сижу, далеко гляжу и вижу… что-то на букву «П»… портфолио?
Мекка поднимает папку:
– Все готово.
– Что ж, прошу в мою берлогу.
– Обалдеть… – Левон рассматривает снимки, разложенные на бильярдном столе: по четыре портрета каждого – Джаспера, Эльф, Дина и Гриффа, – плюс несколько фотографий всей группы, сделанных в клубе «Зед» и снаружи, в Хэм-Ярде, когда очень удачно выглянуло солнце. – Вот эта… – он указывает на Эльф за фортепьяно, – больше похожа на Эльф, чем сама Эльф.
– Я рада, что вы не зря потратили десять фунтов, – говорит Мекка.
Кажется, Левон улыбается.
– А еще говорят, что немцы не способны на тонкие намеки!
– Говорят те, кто никогда не был в Германии.
Левон вытаскивает металлический ящичек, в котором хранятся наличные, отсчитывает десять фунтовых бумажек и добавляет к ним одиннадцатую.
– Твой первый ужин в Чикаго.
– Я за вас выпью, – обещает Мекка, укладывая банкноты в кошелек на поясе. – Вот контрольные листы и негативы, чтобы можно было напечатать еще.
– Превосходно! – говорит Левон. – Они пригодятся для прессы и для афиш первых концертов. Через месяц.
Джаспер понимает, что это новость.
– По-твоему, мы готовы выступать?
– Через месяц устроим несколько концертов в студенческих клубах. Потренируетесь на подступах к успеху, прежде чем штурмовать вершину славы. Меня беспокоит только недостаток оригинальных композиций.
– Как раз сегодня утром Джаспер сочинил песню, – говорит Мекка.
Левон наклоняет голову, и его брови ползут вверх.
– Я так, баловался… – говорит Джаспер.
– Она называется «Темная комната», – добавляет Мекка. – Настоящий хит.
– Рад это слышать. Очень рад. Так, а теперь – остальные новости. – Левон стряхивает пепел в пепельницу. – Звонила Эльф. Оказывается, группу переименовали. Вчера, в «Герцоге Аргайле».
– Меня спросили, я предложил свой вариант, а потом мы с Меккой ушли, – объясняет Джаспер.
– Эльф сказала, что всем им – Дину, Гриффу и ей самой – нравится «Утопия-авеню». Так что дело сделано.
– «Утопия-авеню» лучше, чем «Есть выход», – говорит Бетани Дрю, входя в кабинет. – Намного лучше. – Она рассматривает фотографии на столе. – Боже мой, какие великолепные снимки!
– Это те, которые мне нравятся, – говорит Мекка.
Левон никак не успокоится:
– «Утопия-авеню»… Мне нравится, но… есть в этом что-то смутно знакомое. Откуда оно?
– Сон подарил, – говорит Джаспер.
На лестнице, ведущей к выходу на Денмарк-стрит, Джаспер с Меккой уступают дорогу человеку в длинном плаще. Плащ развевается, как накидка Супермена. Человек целеустремленно шагает наверх, но вдруг прерывает восхождение и спрашивает:
– Ты – тот самый гитарист?
– Да, я гитарист, – говорит Джаспер. – Насчет того самого – не знаю.
– Недурно сказано. – Человек откидывает со лба длинную челку, открывая худощавое бледное лицо: один глаз – голубой, другой – угольно-черный. – Джаспер де Зут. Отличное имя. Неплохой счет в скрэббле обеспечен. Я тебя видел в «Ту-айз», в январе. Ты отыграл волшебно.
Джаспер пожимает плечами:
