– Ты всегда на работе?
– Я хочу сувенир. На память о том времени, когда ваша группа еще не прославилась.
– Я тоже хочу сувенир. На память о тебе. Дашь мне фотоаппарат?
– А ты дашь первому встречному свою гитару?
– Нет. Но тебе дам.
Мекка вручает ему «Пентакс». Джаспер глядит в видоискатель на посетителей, которые хлюпают лапшой, кивают, шутят, сидят молча. В кадре – Мехтильда Ромер, необычная женщина. Она смотрит на него, как модель на фотографа.
– Нет, я хочу тебя запомнить не такой, – говорит Джаспер.
– А какой?
– Представь, что ты уже провела в Америке два года. Представь, что наконец вернулась. Представь, что стоишь у двери родного дома. Родители тебя не ждут. Ты устроила им сюрприз. Представь, как в коридоре звучат их шаги… – (Лицо Мекки меняется, но этого еще недостаточно.) – Представь, как щелкает дверной замок. Представь выражение лиц родителей, когда они увидят, что это ты.
Щелк, вжик-вжик.
На третьем этаже Джаспер открывает дверь с табличкой «Клуб „Зед“», и приглушенное звучание буги-вуги Эльф, римшотов Гриффа и Диновой бас-гитары становится громким. Они играют Динову «Оставьте упованья», монструозную двенадцатитактовую блюзовую конструкцию. Мекка медлит на пороге.
– Они не рассердятся?
– С чего им сердиться?
– Я же посторонняя.
Джаспер берет ее за руку и ведет сквозь бархатные портьеры в просторный зал, обставленный в «срединноевропейском» стиле, как салон: кресла с высокими спинками у столиков под тусклыми люстрами. Со стен глядят портреты и фотографии польских героев войны. Над барной стойкой с дымчатыми зеркалами, уставленной сотнями сортов водки, красуется в раме польский флаг, весь пробитый пулями во время Варшавского восстания. Джаспер постепенно осознает, что за многими безликими дверями в Сохо находятся порталы в другие времена и пространства. В клубе «Зед» собираются и поляки, и любители джаза. Здесь стоит прекрасный рояль «Стейнвей» и ударная установка «Людвиг» из восьми компонентов – на них играют Эльф и Грифф, а Дин исторгает завывания из губной гармошки. Зрителей двое: Левон и Павел, владелец «Зед». Оба курят сигары-черуты. Дин замечает Мекку, и «Оставьте упованья» сходит с рельсов. Эльф с Гриффом смотрят на него и тоже прекращают играть.
– Простите, что опоздал, – говорит Джаспер. – Меня задержали.
– А то, – хмыкает Грифф, глядя на Мекку.
– Это она? – спрашивает Джаспера Дин.
– Да, это она, – отвечает Мекка. – А ты Дин, как я понимаю.
Грифф крутит в пальцах барабанную палочку и выстукивает: та-дам!
«Надо ее всем представить», – вспоминает Джаспер.
– Ребята, это Мекка. А это Левон, наш менеджер, и Павел – он разрешает нам здесь репетировать.
Все, кроме Павла, говорят «Привет». Павел как-то по-ленински наклоняет голову набок:
– Немка, если я не ошибаюсь.
– Не ошибаешься. Попробую догадаться, откуда ты родом… – Она окидывает взглядом зал. – Наверное, из Польши.
– Из Кракова. Может, ты слышала о таком городе.
– Мне известна география Польши.
Павел хмыкает:
– А историю вы предпочитаете забыть. Славные дни Lebensraum
[18] и все такое.
– Большинство немцев не называют это славными днями.
– Правда? А те, кто лишили меня родного дома, называли. Как и те, кто убил моего отца.
Враждебное отношение Павла к Мекке замечает даже Джаспер.
– Мой отец был учителем истории в Праге, – начинает Мекка, осторожно подбирая слова. – А потом его забрали служить в вермахт и отправили в Нормандию. Если бы он отказался, его бы расстреляли. Перед тем как в Прагу пришли русские, мама увезла меня в Нюрнберг. Так что историю я тоже знаю. Lebensraum. Геноцид. Военные преступления. Я знаю. Но я родилась в сорок четвертом году. Я не отдавала приказов, не бомбила города. Я сожалею о гибели твоего отца. О страданиях Польши. О страданиях всей Европы. Но если ты винишь меня за то, кем я родилась – немкой, – то чем ты отличаешься от нацистов, которые утверждают, мол, все зло от евреев, или от гомосексуалистов, или от цыган? Это нацистские рассуждения. Продолжай так рассуждать, если тебе хочется, а я не собираюсь. Подобные рассуждения привели к войне. Я говорю так: «Ну и хрен с ней, с войной». Хрен с ними, со стариками, которые начинают войны и отправляют молодежь на смерть. Хрен с ней, со злобой, которую порождает война. Хрен с теми, кто разжигает эту злобу даже теперь, двадцать лет спустя. Всё, хренов больше нет.
Грифф выстукивает на барабанах раскатистую дробь и звонко ударяет по тарелкам.
– Если тебе так угодно, я уйду, – говорит Мекка Павлу.
«Не уходи», – думает Джаспер.
Павел глядит на Мекку. Все ждут.
– Мы, поляки, любим хороших ораторов. Ты произнесла отличную речь. Выпьешь со мной? За счет заведения.
Мекка смотрит на него:
– Спасибо. Я с удовольствием выпью самой лучшей польской водки.
– Да нет же! – выпаливает Эльф. – Соль, ля, ре – ми минор.
– Так я ж сыграл ми минор, – оправдывается Дин.
– Ничего подобного, – говорит Эльф. – Это было ми. Вот. – Она быстро записывает что-то в блокноте, выдирает страницу и тычет ее Дину. – Иди в ми минор вот здесь, в конце второй и четвертой строки, на словах «плот проплывает, поток забывает…», а потом на «тот, кто прощен, и тот, кто прощает…». Грифф, а ты, пожалуйста, как-нибудь повоздушнее… как пушинка.
– Повоздушнее? – недоумевает Грифф. – Как Пол Моушен, что ли?
На этот раз недоумевает Эльф:
– Кто-кто?
– Ударник Билла Эванса. Играет с оттяжкой, воздушно, будто шепчет.
– В общем, попробуй. Джаспер, а можно урезать соло на два такта?
– О’кей. – Джаспер замечает, что Левон что-то шепчет Мекке на ухо.
– Ну, вперед, с начала, – говорит Эльф. – И раз, и два, и…
– Стоп. Прошу прощения, ребята. – Левон встает. – Коротенькое производственное совещание.
Грифф сопровождает его слова раскатистым звоном тарелок. Эльф смотрит на Левона. Дин оставляет гитару болтаться на шее. Джаспер не понимает, при чем тут Мекка.
– Нам понадобятся фотографии. Для афиш, для прессы, может быть, даже для обложки альбома. По счастливой случайности к нам заглянул фотограф. Вопрос: согласны ли вы заказать Мекке снимки? Она готова отщелкать пару пленок прямо сейчас.
– Она же завтра уезжает в Штаты, – говорит Эльф.
– Верно, – отвечает Мекка. – Я сфотографирую вас, вечером проявлю-напечатаю и завезу лучшие снимки на Денмарк-стрит завтра утром, по дороге в аэропорт.
