– Наша последняя песня – самая новая. Ей всего один день. Она называется «Кто вы». – Он смотрит на Дина, кивает. – И раз, и два, и три, и…
Дин вступает с блюзовым риффом: A, G, F и снова А.
В рифф бесцеремонно вторгается «хаммонд» Эльф, подхватывает ритм и отплясывает хмельную джигу. Грифф добавляет к перестуку малого барабана раскаты далекого грома на басовом. Гитара Джаспера звучит протяжно, реет в стиле The Grateful Dead, а потом Джаспер склоняется к микрофону:
Запретную любовь нашла
Она в тропическом краю,
И родила, и умерла,
И средь кораллов спит в раю.
Запретную любовь нашел
Он в тропическом краю,
Но юности запал прошел,
Меня не приняли в семью.
Вряд ли все это понятно тем, кто не знает, что в песне говорится об отце Джаспера. «Ночной дозор» и «Темная комната» только на первый взгляд очень личные. А в этой песне две первые строфы – будто душевная рана. Вместо рефрена Эльф бегло исполняет джазово-блюзовую фортепьянную импровизацию.
Во мне дремал колдун-монах,
Пока летели годы,
Парил на памяти волнах,
Но возжелал свободы.
Своими чарами монгол
Отсрочил страшный час,
Он колдовство переборол,
Меня от смерти спас.
Дин как-то спросил у Джаспера, кто такие монах и монгол, но Джаспер ответил, что это слишком длинная история, а если вкратце, то он слышал голоса в голове. Сейчас Джаспер исполняет соло. С педалью-квакушкой что-то не то, она слишком громко гудит, почти перекрывает звук гитары, будто ледокол, взламывающий льды. «Вообще-то, классно звучит», – думает Дин. Похоже, Джасперу тоже нравится – он делает знак звукорежиссеру, мол, не трогай, и продлевает соло еще на один виток. «Сегодня даже накладки нам на пользу», – думает Дин. Джаспер подступает к микрофону:
Но злой колдун взъярился
И вырвался из плена,
В меня он воплотился —
Бесовская подмена.
И если бы не волшебство
Маринуса из Тира,
Не знать бы мне спасения,
Покоя, жизни, мира…
Последняя строфа Дину совершенно незнакома. При чем тут тир? Или это такой город? В конце концов Дин решает, что эта песня – как «Desolation Row». «Не могу сказать, что я ее понимаю, но я точно знаю, что она означает». Мекка сидит на корточках между двумя световыми пушками, направляет фотоаппарат на Джаспера. Джаспер смотрит на нее особенным взглядом. После обморока в «Гепардо» Джаспер очень изменился: теперь он спокойный, собранный и какой-то осознанный. «Если бы я верил в колдовство, то решил бы, что его расколдовали». Третье космическое соло Джаспера кружит над поляной, будто на крыльях. Дин склоняется к микрофону Джаспера, Эльф нагибается к своему микрофону, и все вместе они трижды повторяют последние строки – строфу – рефрен – а, какая разница!
Кто вы…
Кто вы…
Дух сейчас задает вопрос
Духу будущему: «Кто вы?»
Вся композиция заканчивается растянутым на целую минуту ожиданием финального разрешения в вихре фортепьянных пассажей, долгих переборов бас-гитары, пронзительного визга и завываний укрощенного фидбека и каскадов барабанной дроби, а потом – внезапная тишина.
Зрители не реагируют. В чем дело?
Дин смотрит на Эльф. «Где мы слажали?»
И вдруг восьмитысячная толпа взрывается криками, свистом, воплями и оглушительными аплодисментами.
«Все, чего нам это стоило, этого стоит…»
Грифф, Эльф и Джаспер встают рядом с Дином.
Венера – блик в оке неба.
«Утопия-авеню» откланивается.
По тропинкам Дальнего Запада
В понедельник все отправились в студию звукозаписи на Турк-стрит, недалеко от гостиницы. Там, в студии «C», записали классную демку Эльфиной «Отель „Челси“ #939», блюзовый вальс об их нью-йоркском пристанище и «Что внутри что внутри», любовную балладу с цитрами, горным дульцимером и соло на флейте в исполнении приятеля Макса из симфонического оркестра Сан-Франциско. Сессию завершили в десять вечера, поужинали в китайском ресторанчике и разошлись спать. Вчера все утро записывали и все-таки записали алмазно-четкую версию «Кто ты», потом восьмиминутную инструменталку Джаспера под названием «Часы» со звуками часового механизма, китайскими колокольчиками, партией Эльфиного клавесина, наоборотным соло на двенадцатиструнной гитаре, божественно сведенным вокалом и со звуковыми эффектами, собранными Меккой в понедельник – похоронный звон, гулкий рокот моря и шум железнодорожного вокзала. Сегодня, в последний полный день пребывания в Сан-Франциско, работали над двумя новыми сочинениями Дина: песней «Здесь я и сам чужой», с тяжелыми мощными риффами, и мистической композицией «Восемь кубков». Дин, Эльф и Джаспер теперь часто просят совета друг у друга. Грифф внимательно слушает каждую новую вещь и к третьему или четвертому прогону разрабатывает ритмическую составляющую.
Левон возвращается с очередной встречи, и ему предлагают послушать последний дубль «Восьми кубков». Он садится, внимательно слушает и объявляет:
– Великолепно. «Рай – это дорога в Рай» на пару месяцев отставал от тренда, «Зачатки жизни» шли шаг в шаг с трендом, а ваша новая работа сама станет трендом. У Макса будут радости полные штаны.
– А это хорошо или плохо? – уточняет Джаспер.
– Хорошо, – говорит Дин. – А Гюнтер?
– Гюнтер… Гюнтер начнет постукивать пальцем по столу. В такт. На самых зажигательных местах.
– Да ладно. Правда, что ли?
На телефоне вспыхивает сигнальная лампочка. Левон берет трубку:
– Алло?
Пауза.
– Да, конечно. Соединяйте.
Левон прикрывает трубку ладонью, поясняет остальным:
– Энтони Херши.
«Ну вот. Он наверняка узнал обо мне и Тиффани». Дину почему-то не страшно. «А чего бояться-то?»
– Тони… – начинает Левон. – Как у тебя дела? Ты… – Пауза. Левон недоуменно смотрит на Дина. – А… да. Чем я могу помочь? – Пауза. – Погоди, я посмотрю, где он. – Левон снова прикрывает трубку и шепчет Дину: – Он хочет с тобой поговорить, но зол как собака.
«Ладно, поговорим…»
