– Отличная мысль, – говорит охранник.
«Вот еще умник выискался», – думает Дин.
– Нехорошо, когда дети доверяют незнакомцам.
– Но ты же не незнакомец, – говорит охранник. – Ты – Дин Мосс. Из «Утопия-авеню».
Дин понимает, что теперь ему не отвертеться. «Если сейчас не потратить десять минут на то, чтобы отвести мальчишку к синему флагу, то потом лет семьдесят так и будешь думать, что с ним случилось…»
– Ладно, Боливар, пойдем.
– Если ты посадишь меня к себе на плечи, – через несколько шагов говорит Боливар, – то Ди-Ди или Бен меня быстрее заметят.
Дин берет его на плечи. Боливар прижимает ладошки к голове Дина, будто знахарь или какой-нибудь целитель. «Нет, все-таки нехорошо, когда дети доверяют незнакомцам», – думает Дин. И все же, раз уж Боливар избрал его в проводники, доверие надо оправдать. Гитарные аккорды носятся в воздухе, сливаются с собственным эхом. На расстеленных покрывалах загорают женщины. На траве сидят и курят подростки. Целуются парочки. В тени палаток и шатров обедают семьи. Девчонки красятся. Какая-то женщина кормит грудью ребенка у всех на виду, как ни в чем не бывало. «Да, в Гайд-парке такого не увидишь…» Там и сям бродят клоуны на ходулях. Подростки бренчат на гитарах. «О, знакомая мелодия…» Подбирают аккорды к «Откати камень», спорят, там ре или ре минор. «Пусть помучаются… – думает Дин. – Совсем как я…»
– Тебе сколько лет? – спрашивает Боливар.
– Двадцать четыре. А тебе?
– Восемьсот восемь.
– Угу. Ты хорошо сохранился. Наверное, у тебя какой-то чудо-крем есть.
– А ты из Лондона, Дин?
– Да. Откуда ты знаешь?
– Ты говоришь как трубочист из «Мэри Поппинс».
– А у нас сказали бы, что это ты смешно говоришь.
Мимо с визгом пробегает орава ребятишек.
– А ты папа? – спрашивает Боливар.
– Ух ты, глянь, как вон тот тип здорово вяжет воздушные шарики!
– У тебя есть дети?
«Ну просто все понимает…»
– Суд пока не решил.
– А почему ты сам не знаешь, есть у тебя дети или нет?
– Ну, это такая взрослая проблема…
Боливар поудобнее устраивается на плечах Дина:
– Ты переспал с женщиной, у которой родился ребенок, но не знаешь наверняка, что он вырос у нее в утробе из твоего семени, так?
«Фигассе…»
Дин изгибает шею, смотрит на Боливара.
Мальчишка торжествующе глядит на него.
– Откуда ты знаешь? Как ты такое можешь знать?
– Обоснованная догадка.
– Надо же, как в Америке дети быстро взрослеют! – Дин решительно шагает к синему флагу.
По почти безоблачному небу летит биплан, тянет за собой полотнище с надписью: «ИЗМУЧИЛА ЖАЖДА? ХВАТАЙ КОКА-КОЛУ!»
– А почему ты не хочешь быть папой? – спрашивает Боливар.
– А почему ты задаешь столько вопросов «почему»?
– А почему ты больше не задаешь вопросов «почему»?
– Потому что я вырос. Потому что это чертовски раздражает.
– В нашей семье за слово «чертовски» тебе пришлось бы положить двадцать пять центов в Сквернослов, – говорит Боливар. – Это такая специальная копилка, ее мама завела, чтобы я не рос на помойке. Так почему ты не хочешь быть папой?
– С чего ты взял, что я не хочу?
– Я тебя спрашиваю, а ты уходишь от ответа и меняешь тему.
Дин отступает в сторону, пропуская тележку продавца арбузов.
– Ну… наверное, потому, что не хочу быть таким отцом, какого мне самому не надо.
Боливар гладит его по голове, будто утешая.
У входа в шатер для потерявшихся детей переминается с ноги на ногу веснушчатый тип в панамке и в футболке с эмблемой «Сан-Франциско джайантс». Он нервно дымит сигаретой, но, как только замечает Боливара, волнение моментально сменяется облегчением. «Вот ради этого и стоило провожать мальчишку…» – думает Дин.
– Господи боже ты мой, Болли! – говорит веснушчатый тип. – Как ты нас напугал!
– Сквернослов, – отвечает Боливар. – Не поминай имя Господа всуе. С тебя пятьдесят центов: двадцать пять за «господи» и двадцать пять за «боже мой». Я не забуду.
Веснушчатый тип морщится, мол, боже, дай мне силы, и говорит Дину:
– Спасибо. Меня зовут Бенджамин Олинс, можно просто Бен. Я приемный отец Боливара.
– Почетный отец, – поправляет его Боливар.
– Почетный отец, – соглашается Бен, снимая мальчика с плеч Дина. – С мамой прямо беда. Куда ты делся?
– Я вас искал. А нашел вот его. – Боливар показывает на Дина. – В трейлере. Его зовут Дин, он из Лондона и пока не знает, папа он или нет. Поговори с ним, Бен. По-взрослому.
Выслушав эту речь, Бен недоуменно морщит лоб и пристально смотрит на Дина:
– Дин Мосс? Из «Утопия-авеню»? Охренеть… Дин Мосс собственной персоной.
– Еще двадцать пять центов в Сквернослов. С тебя уже три четвертака, – заявляет Боливар.
– Мы же специально приехали ради «Утопия-авеню»…
– Ничего не знаю. Три четвертака. А мама приехала из-за Джонни Винтера, а не из-за Дина. Извини, Дин. Ой, там тетя раздает конфеты детишкам, которые потерялись. Я мигом. Только вы никуда не уходите.
– Погоди, ты же сказал, что это родители потерялись, – напоминает ему Дин.
– Дин, она же не даст конфету взрослому, – наставительно изрекает Боливар и уходит в шатер.
– Очень необычный ребенок, – говорит Дин Бену.
– Не то слово, – вздыхает Бен.
– Утверждает, что ему восемьсот восемь лет.
– Когда ему было пять, он заболел менингитом… А после комы стал… каким-то другим. Ди-Ди, мама Боливара, иногда порывается сводить его к врачу, но… он, вообще-то, хороший, счастливый ребенок, и я не совсем понимаю, надо ли что-то менять. Слушай, Дин, ваша музыка – полный отпад. У меня в Сакраменто музыкальный магазин. Я всем покупателям рекомендую ваши «Зачатки жизни». Альбом раскупают как горячие пирожки. Ну, первый альбом тоже популярный, но «Зачатки жизни»… – Ладонь Бена самолетиком взлетает к небесам.
– Спасибо. Чувствую, придется нам платить тебе комиссию.
– Лучше запишите третий альбом, очень вас прошу.
– Мы постараемся. Ха, твой сын – знатный добытчик!
Тетенька в шатре протягивает Боливару вазочку с конфетами.
– Он кого хочешь обаяет – хоть рыбок, хоть птичек, – говорит Бен. – А у тебя дети есть? Я не совсем понял, что там Болли наговорил.
Откуда-то тянет сладким запахом печеных каштанов. «Ни к чему рассказывать посторонним о своих бедах. Я о них еще и родным не рассказал».
