Погребальный звон. Благовония. Надгробный камень с надписью «ЛУКАС МАРИНУС».
– Это ваша фамилия, – говорит Джаспер.
– Так оно и есть, – странным тоном отвечает Маринус.
Звуки клавесина. Огромный, как медведь, европеец, стоит в старинном хирургическом кабинете.
– Судя по всему, ты очень уважал пироги, – замечает Эстер Литтл. – Вон какое пузо отрастил.
– Я десять лет проторчал на Дэдзиме, – обиженно отвечает Маринус. – Британцы грабили голландские торговые суда. У меня только и было радости, что пироги. Я там и умер, между прочим. Спасибо, Британия. Джаспер, смотри внимательно, ты сейчас кое-кого встретишь…
В мнемопараллаксе возникает еще один европеец: лет под тридцать, веснушчатый, рыжий. Он утирает взмокший лоб платком.
– Это Якоб де Зут, – говорит Маринус. – Твой прапрапрадед.
Все выглядит нормально, вот только между бровями Якоба виднеется крошечное черное отверстие. Якоб что-то пишет в конторской книге остро заточенным пером. Цифры появляются из-под пера и исчезают. Отверстие на лбу Якоба уменьшается и пропадает. Снаружи слышны неразборчивые крики.
– Вот оно, – говорит Эстер. – В этот миг все и произошло.
– Не понимаю, – говорит Джаспер. – Что произошло?
– В этот миг Тук-Тук вселился в твоего предка, – поясняет Маринус, – и начал свой путь к тебе...
Перед наблюдателем разворачивается панорама Нагасаки, только наоборот. Дым втягивается в очаги. Чайки кружат в противоположную сторону. Взгляд проникает за бумажную ширму на балконе и резко останавливается в комнате. Изображение застывает. Воспоминание не размытое, а резкое и четкое. Камышовые циновки пахнут зеленой свежестью. Складные ширмы разукрашены хризантемами. Столик для игры в го перевернут, белые фишки просыпаны из чаши на пол. В комнате распростерты четыре трупа. Самый юный – монах. Второй – старый чиновник с кустистыми бровями. Третий – с виду высокопоставленный самурай. Четвертый – Тук-Тук. Красная тыквенная бутыль опрокинута, четыре угольно-черные чашечки валяются на полу.
– Что это? – спрашивает Джаспер.
– Зал Последней хризантемы, – говорит Маринус. – Вот уж не думал, что еще раз его увижу.
– Судя по всему, яд, – замечает Эстер. – Скорая, но мучительная смерть.
– Да, ходили именно такие слухи, – подтверждает Маринус. – Но сначала давайте-ка разберемся, кто наш враг. Тук-Тук был настоятелем монастыря и возглавлял некий духовный орден японской религии синто; на самом деле это был эзотерический культ. Настоящее имя Тук-Тука – Эномото. Если не ошибаюсь, дело происходило в тысяча восьмисотом году. Он устроил своего рода гарем при храме на горе Сирануи, в двух днях пути от Нагасаки, близ труднодоступного нагорья Кирисима. Однако же это был необычный гарем. Точнее назвать его фермой по разведению младенцев.
– А зачем духовному ордену понадобились младенцы?
– Чтобы возгонять особую субстанцию – тамаси-абура, елей из младенческих душ. Она якобы даровала бессмертие.
Джаспер смотрит на мертвого Эномото. У настоятеля почерневшие губы.
– Эномото считал себя некромантом?
Маринус медлит с ответом.
– Те, кто принимал елей душ, на самом деле не старели.
«Если бы я рассказал все это доктору Галаваци…» – думает Джаспер.
– …Он тут же назвал бы это острым приступом шизофрении, – подхватывает мысль Маринус. – Доктор Галаваци – прекрасный психиатр, хотя и оперирует весьма ограниченным набором понятий.
– Но эликсиров вечной жизни не существует, – говорит Джаспер.
– Среди каждой тысячи фальшивых найдутся два-три настоящих, – говорит Эстер. – Ими-то и занимается хорология.
– Психоседация в «Гепардо», мнемопараллакс, вот это все, Эстер и я… – говорит Маринус. – По-твоему, тебе все чудится?
– По-моему, нет, – говорит Джаспер. – Но как это проверить?
– Боже, дай мне силы, – вздыхает Эстер.
– Последуй совету Формаджо, – говорит Маринус. – Отнеси эти явления к гипотезе Икс. Не реальность, не иллюзия, а некий феномен, требующий подтверждения.
Джаспер не знает, что ответить. В данном случае гипотеза Икс представляется самым разумным решением. Он снова смотрит на четыре трупа:
– Кто их убил?
– О, это история, достойная целого романа, – отвечает Маринус. – Градоправитель Сирояма – вот этот высокопоставленный самурай – узнал, что Эномото практикует ритуальные детоубийства, и решил покончить с культом, отравив его главу. Разумеется, у Эномото была масса причин опасаться отравления, так что градоправителю и его камергеру тоже пришлось принять яд. А юному послушнику Эномото просто не повезло, – к сожалению, ему велели сопровождать господина на смертельное чаепитие.
Джаспер разглядывает место преступления. Картина очень печальная – и самая что ни на есть настоящая.
– Но если план градоправителя сработал, то как Тук-Туку, то есть Эномото, удалось спастись?
– Ему помогли оккультные знания Пути Мрака, – говорит Эстер Литтл. – Его душа, устояв перед напором Ветра с суши, отыскала подходящее тело – твоего предка Якоба де Зута. Но почему Эномото выбрал именно де Зута, Маринус? Зачем главе эзотерического ордена из всех возможных тел в Нагасаки понадобилось тело иностранного клерка в четверти мили от места собственной смерти?
– Все дело в женщине, – говорит Маринус.
– Та-а-ак, – тянет Эстер.
– Ее звали Орито Аибагава. Редкостная женщина. Первый в Японии специалист по нидерландоведению. Я лично учил ее медицине и акушерству по голландским методам. Якоб, как благородный рыцарь из какой-нибудь легенды, полюбил барышню Аибагава, но Эномото умыкнул ее на гору Сирануи, чтобы о его наложницах заботилась лучшая акушерка в Японии.
– И этого хватило для того, чтобы душа Эномото в момент смерти пересекла полгорода? – недоверчиво спрашивает Эстер.
Маринус осторожно подбирает слова:
– Видишь ли, Якоб де Зут, переводчик Огава и я – каждый по-своему добились того, чтобы градоправитель Сирояма узнал о преступной деятельности Эномото. С точки зрения настоятеля, все мы причастны к его убийству.
Эстер размышляет над услышанным:
– М-да. Похоже, Эномото и Якоба де Зута действительно связала кармическая нить, и душа настоятеля прямиком перенеслась по ней в нашего голландца.
Джаспер пытается уловить ход их мыслей:
– Значит, в тысяча восьмисотом году мой предок на фактории Дэдзима обидел этого «настоящего» некроманта. В миг смерти душа Эномото «прилетает» к Якобу де Зуту, забирается ему в голову и прячется там, как личинка. Личинка передается от отца к сыну, от Grootvader Вима – моему отцу, от отца – мне. Все это время Эномото копит силы, собирает воспоминания тех, в ком обитает, и сшивает их в длинное полотнище памяти. И лишь спустя сто шестьдесят лет, к шестидесятым годам двадцатого века, он достаточно окреп, чтобы очнуться, разрушить мой ум и овладеть моим телом.
