– Я не помню, как покинул «Гепардо».
– Эстер тебя психоседатировала, – отвечает Маринус. – У нас не было – и нет – времени.
– А где мы? И почему я вижу все эти воспоминания?
В молчании Маринуса скрыт вздох.
– Представь, что тебе надо объяснить спутниковые технологии погонщику мулов в Италии пятого века. Ты – твое тело – находится в доме сто девятнадцать «А», в нашем пристанище на Манхэттене. Ты в надежно защищенной комнате верхнего этажа, на футоне, в искусственной коме. Ты в безопасности. На время.
Джаспера тревожит это объяснение.
– А со мной все будет в порядке?
– Это зависит от того, что мы обнаружим. Сейчас мы в твоем мозгу, в мнемопараллаксе. Он соединяет твой мозжечок с гиппокампом и служит своеобразным архивом воспоминаний.
– Значит, вы в моем мозгу? – уточняет Джаспер.
– Да, как бесплотная сущность. Мое тело лежит на другом футоне, в трех шагах от тебя. Эстер способна трансверсировать из любого положения, а мне легче делать это лежа.
– Все это очень сложно понять, – говорит Джаспер.
– А ты постарайся, погонщик, постарайся. Вот, посмотри пока картинки…
В мнемопараллаксе рийксдорпская осень сменяется летом. Опавшие листья взлетают к веточкам, встают на места, меняют цвет из жухло-коричневого на красный и оранжевый, а потом зеленеют.
– Все происходит наоборот.
– Твои воспоминания прокручиваются назад, обратным ходом. Мы перематываем пленку.
– А почему все четче, чем обычные воспоминания?
– Мнемопараллакс – как эталонная запись. Полная, четырехмерная, мультисенсорная, с объемным стереозвучанием, как цветное кино. Обычные воспоминания – карандашные зарисовки из зала суда… к тому же их подправляют и ретушируют при каждом просмотре.
Рийксдорпское лето сменяется весной. Среди рассеянных теней задом наперед пробегает лис.
«Здесь можно затеряться навсегда», – думает Джаспер, но мысль и речь сейчас одно и то же.
– А где Тук-Тук?
– В импровизированной тюремной камере, но долго его там не удержать. Он разъярен и весьма опасен.
– А вы можете поместить его в надежную темницу? – спрашивает Джаспер.
– К сожалению, невозможно повторить то, что сделал Монгол. В мозгу просто недостаточно свободного вещества.
– И как быстро Тук-Тук выберется из заточения? Сколько мне осталось?
– Несколько часов, – отвечает Маринус. – Поэтому нам следует поторопиться.
В мнемопараллаксе лужи запускают дождевые капли к ветвям и облакам. Тюльпаны сжимаются в луковицы.
– Что мы ищем? – спрашивает Джаспер.
– Мы просеиваем проксимальные суточные ритмы жизненных процессов в поисках информации о Тук-Туке. Я ознакомился с работами доктора Галаваци, описывающими историю болезни пациента Дж. З., но это отфильтрованные данные. Их основной источник – твой мнемопараллакс. Когда ты впервые увидел его лицо?
– В последний день моего пребывания в школе Епископа Илийского. Тук-Тук появился в зеркале шкафа в моей спальне.
– Давай-ка посмотрим.
Поезд памяти набирает ход. Джаспер видит, как пациенты рийксдорпской лечебницы рассеивают снеговика на снежинки.
– А как вы психоседатировали всех в «Гепардо»? Как вы вообще все это делаете?
– С помощью раздела прикладной метафизики, именуемого психозотерикой.
Джаспер обдумывает слово «психозотерика» и говорит:
– Похоже на шарлатанство.
– В пятом веке погонщику мулов неизвестно выражение «орбитальная скорость». Означает ли это, что воздухоплавание, авиация, аэродинамика и баллистика – шарлатанство?
– Нет, не означает, – признает Джаспер. – А что такое психозотерика?
– Для некоторых – бесовские штучки, для некоторых – мощное оружие. А для нас – развивающаяся научная дисциплина.
– А вот вы постоянно говорите «мы». – (Перед Джаспером задним ходом проносится первый год его пребывания в Рийксдорпе.) – Это про кого?
– Про хорологию, – отвечает Маринус.
Джасперу знакомо это слово.
– Про то, чем занимаются часовых дел мастера?
– Это значение возникло в последние десятилетия. Слова эволюционируют. В прошлом хорологи изучали время. А вот и твое прибытие в Рийксдорп…
Джаспер видит доктора Галаваци, на шесть лет моложе. Рийксдорп, видимый из «ягуара» Grootvader Вима, скрывается за воротами в ночи. Формаджо тоже сидит в салоне автомобиля. Полминуты машина пятится задом до самого порта Хук-ван-Холланд, а ночь сменяется вечерними сумерками.
– Я чувствую себя Скруджем из «Рождественской песни», – говорит Джаспер.
– Ну, я совсем не такой добренький, как святочный дух прошлых лет.
«Арнем» плывет по Северному морю в утро. Струя рвоты вылетает из волн в рот Формаджо. Формаджо стремглав пятится с палубы.
– За день до этого, – говорит Джаспер. – Предыдущим утром.
Паром стремительно, как самолет, прибывает в Гарвич, машина мчится по Норфолку в Или, ночь поглощает день, и шестнадцатилетний Джаспер снова оказывается в своей спальне. Тук-тук-тук-туки сливаются в один непрерывный стук.
– Теперь помедленнее, – говорит Джаспер Маринусу. – Это где-то здесь.
Сейчас. Время течет с обычной скоростью, только в обратном направлении. Вот шестнадцатилетний Джаспер открывает шкаф в своей комнате, в спальном корпусе Свофхем-Хаус. Из зеркала глядит азиатский монах с бритой головой. Поезд памяти останавливается. Джасперу хочется отвести глаза, но у бесплотной сущности нет ни мышц шеи, ни век, которые можно закрыть, поэтому приходится сносить испытующий взгляд Тук-Тука, пытаясь понять, что он выражает. Ненависть? Зависть? Мстительность?
Маринус произносит длинную фразу на иностранном языке.
– Я не понял, – говорит Джаспер.
– Он выругался, – поясняет хриплый голос с австралийским акцентом. – На хинди.
Джаспер огляделся бы по сторонам, но не может.
– Привет, малыш, – произносит голос. – Я – Эстер Литтл. Второй призрак.
Джаспер вспоминает пожилую женщину в гримерной клуба «Гепардо».
– А кто здесь еще?
– Только мы, две мышки, – говорит Эстер. – Ну, Маринус, что скажешь?
