Сотни и тысячи мужчин в костюмах и с портфелями спешат по затененной улице. Почти никто не разговаривает. Никто не уступает дорогу. Никто не смотрит в глаза встречным. «Они служат богу, который их создал». Джасперу приходится уворачиваться, чтобы на него не натыкались. Уличный музыкант играет «The Key to Highway» Биг Билла Брунзи. С постамента смотрит Джордж Вашингтон, обрамленный дорическими колоннами. Выражения лиц статуй понятней, чем выражения человеческих лиц. Джорджу Вашингтону здесь совсем не нравится. Джаспер видит аптеку «Боулинг-Грин». Из чувства протеста он заходит в аптеку и только собирается спросить, можно ли купить нейролептик без рецепта, как в голове раздается ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК ТУК-ТУК и перед глазами все плывет.
– Понял, никаких лекарств, – говорит Джаспер Тук-Туку.
Аптекарь удивленно смотрит на него:
– Что с тобой, сынок?
– Ничего страшного. Я разговариваю с голосом в голове.
На станции подземки до ушей Джаспера долетает эхо адского шума, гула и скрежета, будто урчит желудок великана. Из туннеля с воем вырывается поезд, останавливается, исторгая и втягивая внутрь очередную порцию будущих трупов. В вагоне люди всех цветов и мастей, смесь рас, племен и народов, о составных частях которой можно только догадываться. «Реки крови текут не по улицам, а по нашим жилам». Пассажиры дремлют, раскачиваются, читают. Генетическая колода тасуется на каждой станции. «Жаль, что я живу не здесь». Интересно, сотрет ли Тук-Тук все его воспоминания или оставит кое-что себе на память, как фотоальбомы человека, которого ты убил. Тук-Тук не подает никаких знаков, что слышит эти мысли. Джаспер выходит на станции «Восемьдесят шестая улица». На карте подземки она находится рядом с Центральным парком. Небо туго затянуто тонкой пеленой облаков, сквозь которую факелом сияет солнце. В этих кварталах города, как в Мэйфере или в Принсенграхте, живут потомственные богачи, привилегированная прослойка. Джаспер проходит несколько кварталов по Восемьдесят шестой улице и оказывается на зачитанных страницах Центрального парка. Феерические клены. Земля под раскидистым конским каштаном усеяна плодами, выскакивающими из колючей кожуры, как мозги из черепа. Белки скачут туда-сюда. Спираль тропы выводит Джаспера к мшистому центру. Джаспер садится на скамейку, дать отдых усталым ногам. «Мы все уязвимы».
– В издавна любимых местах сердце радуется, – говорит старик; у него борода как у Саваофа, а шляпа и трубка – как у владельца загородного имения.
– А я недавно в этом месте, – говорит Джаспер.
– Что ж, время это исправит.
– У меня очень мало времени.
– Смерть совсем не такая, какой ее себе представляют. – Старик касается руки Джаспера. – Не бойся.
– Вам легко говорить. Вы прожили целую жизнь.
– Как и все мы. Ни на миг больше, ни на миг меньше.
Джаспер просыпается. Рядом с ним никого нет. По спиральной тропе он выходит на лужайку, где военный оркестр играет «The Ballad of the Green Berets»
[162]. У армейской палатки на флагштоке реет американский флаг. Над палаткой натянуто полотнище: «АМЕРИКАНСКИЕ ГЕРОИ. ДОБРОВОЛЬЦЫ, ПОСТУПАЙТЕ НА ВОЕННУЮ СЛУЖБУ». Двух офицеров-вербовщиков окружили длинноволосые парни.
– Герои? Вы сжигаете деревни, убиваете детей! Детей! Очнитесь! Это геноцид.
Вербовщик кричит в ответ:
– Позор! Вы прикрываетесь символом мира, а настоящие мужчины сражаются за вас. Мир сам по себе не приходит. За него нужно бороться!
Собирается толпа, но Джаспер не задерживается. Его смертный приговор лишает смысла многие важные вещи. Он покидает Центральный парк. На колонне посреди островка безопасности высится статуя. Христофор Колумб потерялся, и сейчас уже поздно. Джаспер покупает в ларьке бутылку «Доктора Пеппера». Часов у Джаспера нет.
– Сколько у меня осталось времени? – спрашивает он у Тук-Тука.
Тот не отвечает.
Джаспер входит в магазин грампластинок. В торговом зале играет Cream, «Born Under A Bad Sign»
[163]. Джаспер перебирает альбомы на стеллажах – воздух колышется над потревоженными конвертами, ласково гладит лицо. Джаспер прощается с «Pet Sounds», «Sgt. Pepper’s» The Beatles, «A Love Supreme», с «At Last!» Этты Джеймс, с «I Never Loved A Man The Way I Love You» Ареты Франклин, с «Forever Changes», «Otis Blue», «The Psychedelic Sounds of the 13th Floor Elevators», «The Who Sell Out», а потом возвращается к «Рай – это дорога в Рай» и «Зачаткам жизни». Конверт с картами Таро на обложке вышел великолепно. Жаль, что Джаспер никогда не услышит, какие песни сочинят Дин и Эльф в Америке. Ему будет недоставать своей жизни. Точнее, не будет. Ведь только живым вечно чего-нибудь недостает.
– Они на этой неделе выступают, – говорит продавец – подслеповатый пузан в грязной полиэстеровой рубашке. – В «Гепардо», угол Бродвея и Пятьдесят третьей. Это их второй альбом. «Зачатки жизни». Первый был хорош, а этот еще лучше.
– А он хорошо продается?
– Сегодня купили пять штук. А у тебя английский акцент.
– У меня мама родом из Англии. Я там учился.
– Правда? А Битлов видел?
– Только Джона, на вечеринке.
– Ух ты! Что, правда? Ты с ним знаком? Усраться…
«Это хорошо или плохо?»
– Ну, мы с ним не то чтобы беседовали. Мы были под столом. Он потерял голову и хотел ее отыскать.
Продавец удивленно морщит лоб:
– Это английский юмор?
– Насколько мне известно, нет.
«Born Under A Bad Sign» заканчивается.
– Вот, послушай, – говорит продавец и ставит «Явились не запылились». – Охренительная вещь.
Джаспер вспоминает, как в «Пыльной лачуге» Дин показывал ему рифф, Эльф играла на синтезаторе нисходящие пассажи из баховской токкаты, а Грифф заявил: «Ну, Мун в помощь. И понеслись…»
Он их больше не увидит. От этого очень больно.
«Они решат, что я испугался и сбежал».
Джаспер выходит из магазина. Вечер затапливает улицы и авеню. Машин становится больше, все они какие-то агрессивные. Джаспер пешком обгоняет «феррари». Гудят клаксоны. Би-бииип, би-бииип заполняет геометрическую сетку Манхэттена. Агрессия бесполезна, как почти всегда. На указателе написано: «Вашингтон-Сквер-парк». Листва на деревьях желтеет. Уличный музыкант играет «Key to the Highway» Биг Билла Брунзи. «Глубокая слуховая шизофрения». На лавочках и за столиками для пикника играют в шахматы. Самый старый шахматист тощ и морщинист, как индюшачья шея. У него очки с надтреснутой линзой, замызганная твидовая кепка и холщовая сумка. Его противник опрокидывает своего короля и расплачивается за партию сигаретой.
