– В целом да, но в Чикаго всем заправляет мэр, Ричард Дейли. Он богат, как Крез, и продажен, как Нерон. Во время летних беспорядков он отдал приказ «стрелять на поражение». Ну, полицейские и стреляли без разбору. Убивали. – Макс мрачнеет. – Короче, сторонники йиппи разбежались, и на концерте в Линкольн-парк выступили только MC5 и Фил Оукс со своими песнями протеста. Вместо полумиллиона зрителей собралось всего несколько тысяч, причем каждый шестой был агентом ФБР, переодетым в рубашку с цветочками. Я понял, что нового Боба Дилана мне не найти, и решил вернуться в «Хилтон». На Мичиган-авеню, перед гостиницей, шел антивоенный митинг. Темнело. У гостиницы толпились журналисты, прожекторы телевизионщиков освещали шеренги бойцов Национальной гвардии напротив оравы длинноволосых юнцов с вьетконговскими флагами. В Чикаго! Вот сейчас, две недели спустя, я об этом рассказываю и прекрасно понимаю, что ситуация была взрывоопасной, будто к канистре бензина поднесли зажженную спичку. А тогда я решил: «Ничего страшного, спокойно пройду мимо копов, я же живу в отеле…» – Макс делает глоток «Олд-фэшнд». – И тут вдруг как плотину прорвало. Над улицей пронесся рев, и началось… Уличный бой. Полетели камни. Все орут, визжат, толпа наплывает, копы пытаются ее сдержать, машут дубинками. А эти дубинки с легкостью ломают кости. Газета «Трибьюн» потом назвала это «полицейским бунтом». Такого произвола, как в Чикаго, еще нигде не было. Полицейские нападали на всех подряд: на респектабельных мужчин в костюмах, на женщин, на операторов с телекамерами, на детей – в общем, на всех, кто не был в полицейской форме. Били ружейными прикладами в лицо и в пах, разбивали коленные чашечки. Наезжали на толпу машинами, оборудованными специальными щитами. Номерные знаки сняли, чтобы никто не опознал. И тут я попался на глаза какому-то копу. Я замер, как кролик перед удавом. Не знаю, чем я ему не понравился. Он двинулся ко мне, явно намереваясь проломить мне череп. Я не мог пошевелиться, как во сне. Стоял и думал: «Вот здесь я и умру, на Мичиган-авеню». – Макс закуривает, смотрит на свои руки. – Меня спас пинок под колено. Я растянулся на земле, носом в грязь, а на меня сверху повалился еще кто-то. Потом совсем рядом упала граната со слезоточивым газом. Такой красный цилиндр со стальной пимпочкой сверху. Я пополз в самой гуще бегущих, вопящих людей. Натолкнулся на паренька в луче прожектора. Расквашенный в лепешку нос, разодранная в кровь губа, выбитые зубы, окровавленный заплывший глаз… Я до сих пор его лицо вижу, как на фотографии. – Макс рисует в воздухе рамочку. – С табличкой «Антивоенный активист, тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год».
– Да, а я думал, на Гровенор-Сквер было хреново, – вздыхает Дин.
– Ты его спас?
– Мне в лицо ударила струя слезоточивого газа. Чуть глаза не вытекли. Я отполз подальше и, к своему вечному стыду, так и не знаю, что случилось с тем парнишкой. В общем, как-то выбрался на зады отеля. А там, у двери на кухню, стоял здоровенный амбал. Носильщик. Со скалкой в руках. Рожа злобная. Я ему говорю: «Впусти меня», а он мне: «Гони доллар». Я объясняю, что там людей убивают, а он: «Два доллара». Ну, я и заплатил. Спасся.
– Рыночные отношения, – ворчит Грифф.
– Я никогда не отождествляла Америку с насилием и жестокостью, – говорит Эльф.
– Насилие и жестокость – на каждой странице американской истории. – Макс обмакивает кусочек хлеба в суп гаспачо. – Отважные первые поселенцы убивали индейцев. Ну, иногда заключали с ними бесполезные мирные соглашения, но все больше убивали. Рабство. «Работай на меня за бесплатно до самой смерти, или я тебя прямо сейчас убью». Гражданская война. Мы организовали конвейерное производство насилия и жестокости, задолго до того, как это сделал Форд. Геттисберг. Пятьдесят тысяч убитых за один-единственный день. Ку-клукс-клан. Суды Линча. Освоение Дикого Запада. Хиросима. Тимстеры – профсоюз водителей грузовиков. Войны… Американцы без войны – как французы без сыра. Если войны нет, мы ее выдумаем. Корея. Вьетнам. Америка – будто наркоман, только у нее не героиновая зависимость.
– Все империи зиждятся на насилии и жестокости, – говорит Джаспер. – Местное население сопротивляется захватчикам, поэтому колонизаторы их безжалостно притесняют. Или выживают с привычных мест. Или убивают. Как сейчас в СССР. То же самое делают французы в Северной Африке. И голландцы в Ост-Индии. И Япония в последней войне. Китайцы в Тибете. Третий рейх во всей Европе. Британцы – повсеместно. Вот и США как все…
Впервые после вылета из Лондона Джаспер произносит такую длинную речь.
Эльф беспокоит его состояние. «Что-то с ним не так…»
Макс утирает губы льняной салфеткой.
– В Америке много добрых, умных и мудрых людей. Но здесь бывают и вспышки насилия. Внезапные, безжалостные. Как гром среди ясного неба. – Макс жестом изображает выстрел из пистолета. – Добро пожаловать к нам, в дом храбрецов и в страну свободных. Но будьте осторожны и осмотрительны.
Грифф и Дин принимают предложение Эльф подняться на крышу и проверить, что там за вечеринка. Джаспер отказывается. Завтра с утра им предстоит встреча с журналистами, а вечером «Утопия-авеню» дает первый концерт. У лифта к Гриффу подходит бородатый тип в белом ангельском балахоне, с крылышками за спиной:
– Я не успокоюсь, пока не узнаю, где ты раздобыл такие скулы!
Грифф краснеет:
– Чего-чего?
– У тебя скулы просто божественные!
– Э-э-э… спасибо за комплимент. Я с такими родился.
– Боже всемогущий, у него еще и акцент! Очаровательно! Меня зовут архангел Гавриил, а тебя?
– Друзья называют его Гриффом, – улыбается Эльф.
– Я буду молить Бога, чтобы мы с тобой подружились, Грифф. О, а вот и лифт.
– Ты с нами? – спрашивает Дин ангела. – Грифф не против потесниться.
– Я чуть позже вознесусь, спасибо.
В лифте Дин жмет на самую верхнюю кнопку. Джаспер нажимает кнопку седьмого этажа.
Ангел кокетливо машет Гриффу на прощанье:
– До встречи!
Лифт кряхтит и начинает подниматься. Дин рассматривает скулы Гриффа:
– Божественные!
– Иди к черту, – беззлобно ворчит Грифф.
Эльф спрашивает Джаспера:
– Тебе плохо?
Джаспер не слышит, что к нему обращаются.
Дин щелкает пальцами у него перед носом.
– Что?
– Эльф спросила, как ты себя чувствуешь.
Джаспер морщит лоб:
– Не знаю.
– Чего ты не знаешь? – спрашивает Эльф.
– Что будет дальше, – отвечает Джаспер.
Дин теряет терпение:
– Нашел время расклеиться! Мы в Нью-Йорке! Мы же мечтали здесь выступать!
Джаспер жмет на кнопку четвертого этажа. Лифт останавливается. Джаспер выходит и сворачивает на лестницу. Дин захлопывает дверь и снова нажимает верхнюю кнопку.
