– Всегда пожалуйста. – Брюнет явно знает, что высок и хорош собой. На пальце у него обручальное кольцо, а одеколон пахнет чаем и апельсинами. – А позвольте узнать, куда вы сейчас направляетесь?
– На первый этаж.
– Нажмите нужную кнопку и не отпускайте.
Эльф послушно делает, как велено, хоть это и необычно.
Лифт не двигается.
– Хм, очень странно. Придется просить Элигия.
Кроме них, в лифте никого нет.
– Кого?
– Святого покровителя лифтов. – Он закрывает глаза, потом кивает. – Понял. Элигий говорит, что палец с кнопки можно убрать… – (Эльф понимает, что теперь брюнет обращается к ней.) – Прямо сейчас.
Эльф отнимает руку от кнопки. Лифт медленно движется вниз.
– Молодец, Элигий, – говорит брюнет.
Эльф наконец-то соображает, в чем дело: лифт не тронется с места, пока не отпустишь кнопку.
– Смешно. Но не очень.
Насмешливые глаза прячутся за тяжелыми веками.
– А вы – новый пациент в нашей дурке или проездом?
Лифт проезжает восьмой этаж.
– Проездом.
– И кто же тот счастливчик, которого вы приехали навестить?
Чтобы хоть как-то сдержать заигрывания неугомонного брюнета, Эльф называет имя человека, к которому никому не подступиться:
– Джим Моррисон.
– В таком случае, мадам, вам чрезвычайно повезло. Я и есть Джим Моррисон.
Эльф с трудом сдерживает смех:
– Знаете, в Блэкпуле тетки, которые переводят детишек через дорогу, больше похожи на Джима Моррисона, чем вы.
Он всем своим видом выражает глубочайшее и искреннее раскаяние:
– Вы принуждаете меня к откровенности. Друзья зовут меня Ленни. Надеюсь, вы тоже станете.
На лице Эльф написано: «Не раскатывай губу».
Лифт проезжает седьмой этаж.
Ленни не спрашивает, как ее зовут. Его туфли начищены до блеска.
– Предупреждаю, это самый медленный лифт во всей Америке. Если вы торопитесь, то лучше спуститься пешком. Так быстрее.
– Я никуда не тороплюсь.
– Великолепно. В последнее время слово «быстрее» стало синонимом «лучше». Как будто цель эволюции человека – превратиться в разумную пулю.
Лифт проезжает шестой этаж.
«Он разговаривает как писатель», – думает Эльф и пытается вспомнить, кого из литераторов зовут Ленни или Лен.
– А вы здешний постоялец?
– Время от времени. Я неисправимый путешественник. Торонто, Нью-Йорк, Греция… А ваш акцент… Так говорят в окрестностях Лондона.
– Верно. Я родом из Ричмонда, это пригород на западе Лондона.
– Восемь лет назад я был в Лондоне. По своего рода стипендиальной программе.
Лифт проезжает пятый этаж.
– Какой именно?
– Литературной. Днем я писал роман, а ночью – стихи.
– Богемный образ жизни. У вас остались хорошие воспоминания?
– Я хорошо помню, что в богемном городе на Темзе квартирные хозяйки подкручивают газовые счетчики и жалуются на слишком громкий стрекот пишущей машинки. А еще помню, что месяцами не видел солнца. И жуткий визит к зубному врачу, удалять зуб мудрости. В общем, хорошо, что есть Сохо. Без этой лукавинки в глазу матушки-Лондон я бы не выжил.
– Ну, лукавинка никуда не делась. Я там живу. На Ливония-стрит.
– Завидую. Отчасти.
Лифт проезжает третий этаж. Эльф вспоминает Какбиша, приятеля Брюса.
– Говорят, Греция – чудесная страна.
– И чудесная, и много еще какая. Парадоксальная. В стране диктатура крайне правого толка, но на островах все живут прекрасно и дают жить другим.
– А как вас туда занесло?
– Однажды туманным зимним днем я пошел в банк на Чаринг-Кросс-роуд. У кассира был великолепный загар. Я спросил, откуда такое чудо. Кассир рассказал мне про Гидру, и я сразу решил туда отправиться. Спустя две недели паром из Пирея доставил меня на остров. Синее небо, синее море, кипарисы и беленые домики. Ресторанчики, где за пятьдесят центов подают рыбу на гриле, оливки, помидоры и охлажденную рецину. Никаких автомобилей. Электричество по праздникам. Сначала я снимал дом за четырнадцать долларов в месяц. Ну, теперь у меня там свой есть.
– Просто рай, – говорит Эльф.
– Проблема в том, что в раю сложно зарабатывать на жизнь.
Лифт останавливается на первом этаже. Эльф открывает дверь.
– Мы с друзьями ужинаем на Юнион-Сквер, – говорит Ленни. – Если вам в ту сторону, то готов подвезти вас на такси.
– Нет, спасибо. Меня вон там ждут. – Эльф указывает на дверь ресторана «Эль Кихоте».
– Я очень рад, что вы составили мне компанию в этом эпическом путешествии, таинственная незнакомка.
– Эльф Холлоуэй.
Ленни одобрительно повторяет ее имя, приподнимает шляпу, как викторианский джентльмен, и направляется к выходу, но тут же возвращается:
– Эльф, простите за назойливость, но… иногда чувствуешь родственную душу. Моя приятельница Дженет сегодня устраивает небольшую вечеринку на крыше. Исключительно для своих, без особых церемоний. Если у вас будут время и силы, заходите. Поднимайтесь. И друзей приводите.
– Спасибо, Ленни. Я подумаю.
В динамиках ресторана «Эль Кихоте» хрипло дребезжит бравурная испанская музыка. Голос певицы – еще одно напоминание о Луизе. Зал, отраженный в огромном зеркале на стене, кажется вдвое больше. Джаспер сидит спиной к зеркалу. По шахматным клеткам пола снуют официанты. Эльф разглядывает незнакомые блюда на подносах и на соседних столиках. Приносят аперитив, и Эльф впервые пробует коктейль под названием «Олд-фэшнд».
– …Я поехал искать таланты. Ну, раз уж в Чикаго отправились полмиллиона человек на концерты и на демонстрации протеста, то наверняка там будет много уличных исполнителей, а среди них наберется пяток интересных. Мой приятель снял номер в отеле «Конрад Хилтон», на время проведения съезда Демократической партии, предложил мне остановиться у него. Я-то ожидал что-то типа прошлогоднего Лета любви в Сан-Франциско, цветы в дула ружей и все такое. Увы, я ошибся. Ни одного цветочка там не было. Так что прошлый год – это уже далекое прошлое. С тех пор столько всего было… Убийство Мартина Лютера Кинга. Протесты все лето, повсюду. Во Вьетнаме – одни поражения. Готовясь к протестам в Чикаго, йиппи даже предлагали запустить ЛСД в городской водопровод. Глупости, конечно, но журналисты им поверили, а обыватели поверили газетам.
– А кто такие йиппи? – спрашивает Грифф.
– Так называемая Международная молодежная партия, – говорит Левон. – На самом деле это сборище анархистов, идеалистов, антивоенных активистов и сторонников социального бунта. В общем, всевозможные ультрарадикальные группировки, типичные для Западного побережья. Я правильно объясняю, Макс?
