Эльф считает дни. «Совсем как с Брюсом». Самое ужасное то, что приходится страдать молча, в одиночестве. О них с Луизой не знает никто. «И ни одна живая душа никогда не узнает…»
На летнем балу у Херши Эльф и Луиза отыскали в дальней части особняка неприметную лесенку, где на развороте маршей, в нише эркерного окна, стоял диванчик. Задернутая штора превратила эркер в укромный уголок, будто специально созданный для тайных свиданий, а за окном зеленела раскидистая крона гинкго, скрывая их от любопытных взглядов снаружи. Эльф и Луиза говорили о музыке и политике; о родных и о детстве; о Лондоне, Калифорнии и Нью-Йорке; o мечтах и о времени. Они курили одну сигарету на двоих, стряхивая пепел в стеклянную пепельницу. Они говорили о том, кого любили и почему. Эльф рассказала о Марке и о всех его именинных пирогах, которых теперь никогда не испечь. «А ты все равно пеки, – посоветовала Луиза. – Со свечками. В Мексике всегда так делают». На лестнице послышались шаги. Мимо их укрытия кто-то прошел. Луиза состроила заговорщическую рожицу. Шаги стихли вдали. Эльф ужасно хотелось поцеловать свою новую знакомую. «Это же девушка. Прекрати. Это неправильно. Так нельзя», – предупредил голос в голове, но другой голос, сильнее и увереннее, возразил: «Знаю, но она – самая прекрасная женщина на свете. Почему же неправильно? Почему нельзя?»
Луиза и Эльф поглядели друг на друга.
– Ну что… решайся, – сказала Луиза.
У Эльф быстро и сильно забилось сердце.
– Да. Ты такая спокойная…
– Похоже, я у тебя первая, – сказала Луиза. – Если…
Эльф стало стыдно и в то же время не стыдно.
– А что, прямо вот так заметно?
– Я вижу, как частит твой пульс. Вот, сама посмотри. – Луиза коснулась вены на левом запястье Эльф. Эльф показалось, что левая сторона ее тела растаяла.
– Я знаю, что ты чувствуешь, – тихонько сказала Луиза. – Воспитание и прочие условности – как радио. Сейчас оно вещает: «Это неправильно! Это же девушка!»
Эльф кивнула, ахнув и вздохнув одновременно.
– Выключи радио. Щелк – и все. Не анализируй. Вообще ни о чем не думай. Я сначала тоже все анализировала, а это лишнее. Не волнуйся. Ты не попадешь в Зазеркалье. У тебя не вырастут рога. Ты не превратишься в извращенку. Другим об этом знать не обязательно. На меня можно положиться. Нас всего лишь двое. Ты и я. – Она улыбнулась. – И любовь.
Внезапный порыв – и они поцеловались.
Наконец Эльф отстранилась, изумленная и раскрасневшаяся.
Мед, табак и бордо.
– Любовь, приправленная щепоткой страстного желания, – сказала Луиза.
Эльф погладила ее по щеке. Точно так же, как гладила мужчин. Луиза коснулась ее щек. Сердце Эльф затрепетало, как струна контрабаса. Желание, желание, жгучее желание.
– Не забывай дышать, – шепнула Луиза.
Эльф едва не захихикала. Вздохнула – глубоко-глубоко.
На лестнице распахнулась дверь. Эльф с Луизой отпрянули друг от друга, сели, будто две приятельницы, которым надо поговорить подальше от шумной гулянки. К нише приблизились шаги, маленькая ручонка отдернула штору. Светловолосый малыш с ярко-голубыми глазами посмотрел на Луизу и Эльф. На нем была ковбойская шляпа со звездой шерифа.
– Это мой уголок.
– Правильно, твой. Как тебя зовут, шериф? – спросила Луиза.
– Криспин Херши. А что вы тут делаете?
– А нас тут нет, – сказала Эльф.
Криспин недоуменно наморщил лоб:
– Как же нет? Вы здесь есть.
– Нет, нас здесь нет, – сказала Эльф. – Мы тебе снимся. Вот прямо сейчас. Ты лежишь в кровати и спишь. А мы ненастоящие.
Криспин задумался:
– А ты выглядишь как настоящая.
– Во сне всегда так, – сказала Луиза. – Во сне, вот как сейчас, все выглядит очень по-настоящему. Правда?
Криспин кивнул.
– Знаешь, мы можем доказать, что тебе снимся, – сказала Эльф. – Возвращайся к себе в спальню, ложись в кровать, закрой глаза, а потом просыпайся и приходи сюда. Нас здесь не будет. Почему? Да потому, что нас здесь и не было. Договорились?
– Договорились, – поразмыслив, ответил Криспин.
– Ну, ступай, – сказала Луиза. – Марш в спальню. Бегом. Время не ждет.
Мальчик бросился к лестнице. Эльф с Луизой встали с диванчика и торопливо спустились в гостиную. Прежде чем присоединиться к гостям, Луиза спросила:
– И что дальше?
Эльф не стала анализировать:
– Берем такси.
В аэропорту Ла-Гуардия они уже час и двадцать минут стоят в очереди на паспортный контроль. Джаспер немного приходит в себя, но по-прежнему бледный. Грифф, Дин и Левон изощряются во всевозможных словесных играх, – за шестнадцать месяцев долгих поездок в Зверюге по Великобритании все в группе этому научились. Эльф приглашают к стойке пограничного контроля. Пограничник смотрит на фотографию в паспорте, поднимает взгляд на Эльф. На нем очки в железной оправе, а на усах – сахарная пудра.
– Элизабет – Франсес – Холлоуэй, – устало тянет он. – Тут написано «музыкант».
– Да, музыкант.
– А какую музыку вы играете?
Левон строго-настрого запретил упоминать рок-н-ролл, психоделию и политику.
– По большей части фолк.
– Фолк-музыку? Как Джоан Баэз?
– Да, немного похоже на Джоан Баэз.
– Ага, значит, немного похоже на Джоан Баэз. Антивоенные песни вы тоже исполняете?
Эльф вовремя чувствует ловушку:
– Нет.
– Мой старший пошел воевать во Вьетнам.
«Осторожнее…»
– Там тяжело, – говорит Эльф.
– А знаете, что хуже всего? – Он снимает очки. – Там – настоящая бойня. А здесь всякие уроды наслаждаются свободой жечь свои повестки, устраивать марши протеста, петь песни о мире и трахаться с кем попало. А кто завоевывает для них эту свободу? Такие же парни, как мой сын.
«Ну почему из двенадцати стоек паспортного контроля мне досталась именно эта?» – думает Эльф.
– В моем репертуаре не песни протеста, а традиционные композиции.
– Это как?
– Традиционные? Народные. Фольклорные. Английские, шотландские, ирландские…
– Я ирландец. Спойте мне что-нибудь ирландское.
Эльф не верит своим ушам:
– Простите, что вы сказали?
– Спойте мне что-нибудь ирландское. Народную песню. Или все, что тут написано, – вранье? – Он взмахивает ее паспортом.
– Вы хотите, чтобы я… спела? Прямо здесь?
– Ага. Прямо здесь.
