– Если в небесах над Стоунхенджем некогда кишмя кишели зеленые человечки, – спрашивает австралийка Афра, – то куда же они сейчас подевались?
– Прониклись отвращением и убрались восвояси… – С лица уфолога сползает улыбка. – Пришельцы даровали нам мудрость звезд. С ее помощью мы изобрели орудия войны, рабство, религию и женские брюки. И все же… В наших мифах, легендах и сказаниях все время упоминаются существа из других измерений. Ангелы и духи, бодхисатвы и феи. Голоса в голове. Моя гипотеза объединяет все эти феномены. Это внеземные сущности. Тысячелетие за тысячелетием они прибывают к нам на Землю, проверяют, готовы ли гомо сапиенс принять Великое Откровение. Ответ всегда один: «Пока еще нет». А теперь «пока еще нет» превращается в «очень скоро». Появляется все больше и больше НЛО. Психоделические препараты открывают нам путь к высшим измерениям. Грядут глобальные перемены… В своей книге я назвал их звездными переменами…
Воцаряется глубокомысленное молчание.
– Отпад! – восклицает кто-то.
Джаспер не знает такого выражения, но догадывается, что оно означает «ух ты!».
– Если б вы были фантастом, – говорит Афра Бут, стряхивая пепел с сигареты, – я подумала бы, что это заезженное клише, но ваши поклонники заценят. Если б вы пропагандировали культ, я решила бы, что раз уж сайентологам, кришнаитам и Ватикану дозволено распространять свои бредни, то и вам не возбраняется. Но в данном случае меня бесит то, что вы излагаете свой бред, пользуясь научной терминологией. Засираете кладезь знаний, так сказать.
– Нам следует поблагодарить мисс Бут за наглядную демонстрацию того, как мыслят ученые. «То, во что я не верю, не является знанием».
Афра Бут выдыхает дым:
– Лет через пятьдесят вы вспомните всю эту ахинею и сгорите со стыда.
– А вы лет через пятьдесят пожалеете о своих словах, думая: «Как можно было связать себя по рукам и ногам и воспринимать все через жопу?»
– Любопытная комбинация метафор… – Афра Бут гасит окурок в пепельнице. – Как мы невольно себя выдаем…
Она отходит. Ее место занимает Эльф с девушкой экзотического вида, в черном бархате, расшитом серебром.
– Джаспер, познакомься, это Луиза.
– Привет, Луиза.
– Я обожаю вашу музыку, – произносит она с американским акцентом. – Во-первых, конечно, песни Эльф… – (Луиза и Эльф переглядываются.) – Но твоего «Свадебного гостя» я слушала столько раз, что запилила пластинку. Совершенно сверхъестественная композиция… Нуминозная, если так можно выразиться.
«„Нуминозная“, – думает Джаспер, – от латинского слова „numen“, что значит „Божественное волеизъявление“».
– Спасибо. А на твоем жакете вышиты кометы?
– Да. Стилизованные.
– Луиза их сама вышивала, – говорит Эльф. – А вот я на уроках домоводства заработала «пару» за вышивание и запись в дневник: «Больше работать над собой». От этой психологической травмы я так и не оправилась.
– А ты уфолог? – спрашивает Джаспер Луизу. – Или модельер?
Луиза улыбается вопросам:
– Ни то и ни другое. Я учусь на факультете журналистики, приехала в Англию по программе Фулбрайта. Повезло, правда?
– Везение тут абсолютно ни при чем, – говорит Эльф.
– Ну как же? Я оказалась на Три-Кингз-Ярд как раз в тот день, когда Эльф выступала с вдохновляющей речью, совсем как Мартин Лютер Кинг.
– О господи, вообще не помню, что я там наговорила, – вздыхает Эльф. – Уж явно не «У меня есть мечта…».
– Не скромничай. Я написала статью для «Подзорной трубы», процитировала твои слова – и вот пожалуйста, мою статью перепечатали в международной прессе. Так что за мной должок.
– Глупости какие! – Такой улыбки Джаспер не видел у Эльф с тех пор, как умер ее племянник.
– А вы не собираетесь на гастроли в США? – спрашивает Луиза. – И Нью-Йорк, и Лос-Анджелес будут от вас без ума.
– Это хорошо или плохо? – спрашивает Джаспер.
– Это хорошо, – отвечает Луиза. – Очень хорошо.
– Наш лейбл обсуждает возможность американского турне, – говорит Эльф. – Особенно теперь, когда продажи альбома возросли. В общем, кто знает.
На середине лестничной дуги Джаспер слышит голос:
– Привет, мистер Знаменитость.
У владельца голоса один глаз голубой, а другой – черный. Он одет в черный костюм с серебряными пуговицами и белым кантом.
– В прошлый раз мы тоже встретились на лестнице, – говорит Дэвид Боуи. – Только тогда я поднимался. А сейчас спускаюсь. Это метафора?
Джаспер пожимает плечами:
– Это как тебе захочется.
Дэвид Боуи глядит Джасперу через плечо:
– А Мекка здесь?
– Последнее письмо она прислала из Сан-Франциско.
– Ну да, откуда же еще. Девяносто девять человек из ста забываются мгновенно. А Мекка – та самая единственная из ста. Из пятисот. Она сияет.
– Согласен.
– Тебя не мучает бес ревности.
– Женщины уходят к тем, с кем хотят уйти.
– Вот именно! А мужчины все больше «Я Тарзан, ты Джейн». Я, например, ревную к успеху. Ваш альбом хорошо раскупается. Не сочти за наглость, но… – Дэвид Боуи подается вперед. – Это Левон подстроил итальянские приключения?
Левон как раз стоит у подножья лестницы, наливает вино в бокал Питера Селлерса.
– Нет, вряд ли. Ну разве что он в десять раз хитрее и ловко это от нас скрывает.
– А мой менеджер в десять раз хуже и этого нисколько не скрывает. Мои синглы не крутят по радио. Мой альбом не рекламировали, и он с треском провалился.
– А я его купил. Там есть чем восхищаться.
– Бррр. Уж лучше б сразу дал мне глоток виски и пистолет.
– Прости, я не хотел тебя обидеть.
– Нет, это ты меня прости. Я слишком тонкокожий. – Дэвид Боуи ерошит светло-рыжие волосы. – Меня прочат в знаменитости с тех самых пор, как я окончил школу. А толку-то? Денег как не было, так и нет. Разумеется, классно тусоваться со звездами на летнем балу у Энтони Херши, но завтра я весь день проторчу в долбаной конторе, буду стоять у ксерокса и размножать какие-то нудные доклады. А вдруг мой единственный талант – убеждать других, что у меня есть талант?
Мимо проходят две девушки в ботфортах.
– Моментального успеха добиваются годами, – говорит Джаспер.
Дэвид Боуи звенит льдинкой в бокале.
– Даже ты?
– Я три года был уличным музыкантом, играл на площади Дам. А до того… – («Можно ему довериться?») – несколько лет провел в психиатрической лечебнице.
Дэвид Боуи смотрит на Джаспера:
