Гораздо проще думать о Гарри Моффате как о монстре.
Лунный свет пропал. В камере темно.
Может быть, ночное небо затянулось тучами.
А может, луна сместилась.
Шум дождя. День четвертый. Вторник. Нет. Среда. Среда? Сегодня что-то должно произойти. Почему?
«Почему сегодня что-то должно произойти?»
Вонь из толчка усилилась. Дин складывает тюремное одеяло, чистит зубы тюремной зубной щеткой.
И что дальше?
Эх, сигаретку бы.
Или блокнот и ручку. Хочется сочинить песню, но если он придумает классные строчки, а потом их забудет, то всю жизнь будет мучиться.
«Придется заучить». Дин вспоминает старый блюзовый зачин: «Очнулся в отеле „Сральник“…» Нет, нельзя. Би-би-си запретит, сингл провалится. А если…
В дверном замке скрежещет ключ.
Грузный надзиратель лениво машет рукой, мол, на выход.
Дин входит в допросную. Ему навстречу встает Левон. Он гладко выбрит, в свежей рубашке. «Хороший признак». Грузный надзиратель запирает дверь на замок.
– Ах ты черт, – вздыхает Дин. – Я б тебя обнял!
Левон распахивает объятия:
– Обещаю, это чисто платонически.
Дин три дня жил без улыбки.
– Поосторожнее, как бы моя вонь тебя с ног не сшибла. Что происходит? Где все? Вас выпустили?
– Да. Джаспер и Грифф в полном порядке, волнуются за тебя.
– Эльф?
– Они с Бетани созвонились. Просто ужас, конечно. Но давай по порядку. Как ты?
– Ну, как тебе сказать… Симондс из консульства намекал, что мне грозит три года тюрьмы.
– Глупости. Адвокаты Гюнтера уже в пути. И вообще, нас задержали незаконно, без всяких на то оснований. А то, что у тебя якобы обнаружили наркотики… Знаешь, у нас мало времени, поэтому слушай меня внимательно. Сейчас придут мистер Симондс и бравый капитан Ферлингетти, принесут документ с текстом твоего покаянного признания и извинений. «Простите, что я ударил полицейского. Я не знал, что хранить марихуану незаконно. Отпустите меня, я больше так не буду, я исправлюсь». Как только ты подпишешь бумагу, тебя выпустят…
Дин с облегчением вздыхает: «Я вернусь домой…»
– Но я все-таки тебя прошу ничего не подписывать.
– Ты шутишь? – «Нет, не шутит». – А почему?
– В воскресенье я обратился к канадскому консулу и попросил его связаться кое с кем в Лондоне. В понедельник Бетани обзвонила всех наших друзей и знакомых, в частности мисс Эми Боксер.
– Эми? – кривится Дин. – Она же…
– Отсмеявшись, она написала заметку в триста слов про то, какую подлость подстроили наглые итальяшки многообещающей британской рок-группе «Утопия-авеню», и отправила ее приятелю в «Ивнинг стэндард». Статью опубликовали в понедельник вечером.
– Эми сделала все это ради меня? – недоверчиво уточняет Дин.
– Эми сделала это ради Эми. Главное, что она это сделала. А после того, как статья появилась в «Ивнинг стэндард», позвонили из «Миррор».
– Из «Рекорд миррор»?
– Нет, из «Дейли миррор». Центральная газета, тираж пять миллионов экземпляров. Вчера утром пять миллионов читателей узнали, что Дину Моссу, знаменитому британскому рок-гитаристу из рабочей семьи, грозят тридцать лет итальянской тюрьмы за преступление, которого он не совершал.
– Тридцать лет? Симондс же говорил про три…
Левон пожимает плечами:
– Я не виноват, что они не проверяют факты. Дальше – больше. Эксклюзивный разворот в «Ивнинг стэндард», интервью с невестой Дина Мосса, музыкальной журналисткой Эми Боксер. «„Господи, спаси и сохрани моего Дина от ужасов итальянского тюремного ада“, – умоляет возлюбленная прославленного гитариста…» Лучшей рекламы не придумаешь.
– Угу. Между прочим, на прощанье Эми мне сказала: «Я вызываю полицию».
– Ну и что? В газетах же не об этом пишут. Там написано совсем другое. И фотографии Эми за молитвой в католической церкви на Сохо-Сквер.
– Эми? Да по сравнению с ней Мао Цзэдун – истинный христианин.
– В общем-то, я знал, что она талантлива, но это было просто гениально. Бэт Сегундо посвятил тебе свою передачу и крутил одну за другой «Пурпурное пламя», «Мону Лизу» и «Темную комнату». «Файнэншл таймс» упомянули тебя в статье о британских гражданах, пострадавших от коррумпированного заграничного правосудия. Но и это еще не все. Лучшее я приберег напоследок. Мы провели вигилию.
– Что еще за вигилию? – спрашивает Дин. – В смысле, что это вообще такое?
– Всенощное бдение двухсот поклонников «Утопия-авеню» перед итальянским посольством. Плакаты «Свободу Дину Моссу!». В квартире напротив посольства всю ночь крутили наш альбом, на полную громкость. Гарольд Пинтер обещал завтра присоединиться. И Брайан Джонс тоже, если не проспит. Эльф собирается выступить с проникновенной речью, несмотря на трагические семейные обстоятельства. Даже погода на нашей стороне. В общем, сплошной позор для Италии.
Дин в растерянности.
– А почему полиция не разгоняет ваше бдение?
– Ну, это чисто лондонская особенность. Переулок, где находится посольство, стоит на частной земле. Согнать нас оттуда можно только по требованию землевладельца. А пока с ним свяжутся, пройдут недели. Полиция может только охранять здание посольства, а нас и пальцем не тронет.
Дина наконец-то осеняет.
– А тем временем про нас пишут в газетах. Реклама, сплошная реклама.
– Бетани ежеминутно названивают журналисты. Отовсюду, даже из Америки. Синглы и альбом сметают с полок в магазинах. Звонил Гюнтер, передает тебе горячий привет. «Илекс» спешно выпускает еще тридцать тысяч экземпляров «Рая». И… – Левон складывает ладони шалашиком, – если ты проведешь и эту ночь в заключении, то завтра утром в Рим прилетает Феликс Финч из «Лондон пост». Он возьмет у нас интервью и вместе с нами вернется в Лондон. В пятницу. Когда тебя выпустят.
– И сколько «Лондон пост» нам заплатит за это интервью?
– Сначала они предложили две, но я упомянул «Ньюс оф зе уорлд», и мы сговорились на четырех.
– Четыре сотни за интервью? Класс!
Левон мило улыбается:
– Четыре тысячи, мой мальчик.
Дин таращит глаза:
– Ты же не шутишь, когда речь идет о деньгах.
– А я и не шучу. Поэтому предлагаю вот что: две тысячи из четырех получишь ты. В конце концов, это ты сидишь в кутузке. А оставшиеся две тысячи будем считать гонораром, который украл у нас Ферлингетти. Твоя доля – двадцать процентов. Согласен?
«Две тысячи за шесть дней в камере? Это же больше, чем Рэй зарабатывает за год!»
