– Грубо. Но по сути верно. Ты уже сейчас для них крысиный король. Тебя боятся. Прояви милосердие. Не ради них. Не ради моей крови, которую ты хочешь погубить. А ради Империи, о которой ты так печёшься. Ведь ты рано или поздно умрёшь. И они тебе всё вспомнят. Всё. И постараются уничтожить всё, что было тебе дорого, из мести за свой страх.
Долгая пауза.
Николай Александрович поиграл желваками, глядя куда-то в пустоту перед собой. Эти слова услышать было больно и страшно.
– Боль меняет сознание. Страх взрывает дыхание. Кровь в венах играет.
Тишина.
– Ты права. Верни тех, кто ушёл.
Мария Фёдоровна кивнула и вышла. А те члены августейшей фамилии, что уже успели покинуть зал, вскоре начали возвращаться обратно.
Собрались.
Приговорённые жались кучкой чуть в стороне и молились. Судя по их разговорам, они все решились пойти на смерть, нежели в пожизненное заключение особо строгого режима. И теперь готовились принять свою судьбу.
– Все вернулись? – громко спросил Николай Александрович.
– Все, – ответила за них Мария Фёдоровна.
Император взглянул на Клеопатру. Та сидела на кресле и тихо плакала с дрожащими губами. Оно и понятно. Какой матери просто принять казнь своих детей?
– Я посоветовался с мамой и решил, что предложенное мною наказание слишком суровое. И если я приведу его в исполнение, то ничем не буду лучше, чем эти скоты. Да и державный интерес от этого явно пострадает. Поэтому каждый из обвинённых должен сам придумать себе достойное наказание, дабы искупить свою вину перед Империей и семьёй. И через неделю здесь же – выступить и обо всём сообщить. А мы подумаем – как с ними поступить. Но одно всё же я вынужден сделать уже сейчас. С сего момента вы оба, – указал он на Ярослава и Святополка, – временно исключены из Великой сотни. Всеволод – первый наследник. В случае чего – Мария Фёдоровна при нём регент до совершеннолетия. Окончательное решение будет принимать совет семьи через неделю.
Оба парня закивали. Да и все остальные. Клеопатра перешла в плач навзрыд, уже совсем не сдерживаясь. Видимо, прорвало окончательно. А Мария Фёдоровна, стоявшая рядом с сыном, шепнула ему на ухо:
– Спасибо.
– Тебе спасибо, – так же тихо ответил он. – Пойдём, нам надо поговорить. Вопрос, который ты подняла, действительно очень важный.
После чего развернулся и, не прощаясь ни с кем, отправился на выход из помещения. Мария Фёдоровна, немедля и не колеблясь, последовала за ним…
Глава 5
1914, июля, 1, окрестности Лауэнбурга
Николай Александрович подошёл к берегу Эльбы и осмотрелся.
Прямо у реки стояли его войска. С этой стороны. А с той расположились немцы. Вон какая толпа. И те, и другие, впрочем, стояли открыто, демонстративно. С оружием, но никто никуда не целился, даже напротив – все держали «стволы» подчёркнуто опущенными в землю.
Чуть-чуть помедлив, Император подошёл к лодочке. Сел в неё. И несколько бойцов, мерно работая веслами, без всякой спешки и суеты повезли его к большому, крупному плоту, что зафиксировали посреди реки на якорях.
С той стороны так же поступил Вильгельм II, до того нервно куривший вот уже несколько минут прямо на берегу. Прохаживаясь, словно на прогулке.
Пристав к плоту, один из бойцов вылез на него и помог выбраться Императору. Тот прошёл к центру и сел на небольшое плетёное кресло, поставленное там. Одно из двух, стоящих напротив друг друга, но не в оппозицию берегам, а с ориентацией на север и юг, чтобы обоих переговорщиков можно было разглядеть с любого берега. А лодка же, дождавшись выхода на плот Вильгельма II, отчалила, как и её германская товарка, дабы не мешать приватной беседе.
– Доброго дня, – без всякой радости в голосе произнёс Николай.
– Доброго дня, – ответил Вильгельм, присаживаясь в кресло. – Я вижу, вы не в настроении беседовать.
– Очень надеюсь на то, что это не помешает нам решить наши разногласия.
– Это так вас подкосили проблемы в семье? Понимаю, – едва сдерживая усмешку, подпустил колкость Вильгельм, давая понять, что он в курсе всего, как и, вероятно, все заинтересованные лица. Но тут же осёкся от взгляда Императора, пугающего… жуткого…
Николай сверкнул глазами, давая возможность проявиться накрывающей его ярости, и тут же взял себя в руки. Его лицо разгладилось и стало безмятежно нейтральным. Как и вообще весь вид. Спокоен. Уверен в себе. Доволен жизнью. Как клерик Тетраграмматона Джон Престон в финале своей истории. Раз – и всё. Перед Вильгельмом уже совсем другой человек, с маской холодной вежливости на лице. И это разительное изменение испугало Вильгельма куда больше, чем вспыхнувшая на мгновение безумная ярость в глазах собеседника… такая сильная, что он подумал, будто тот на него сейчас набросится.
– На свете не существует проблем, Вилли. Есть лишь ситуации.
– Понимаю, – с трудом выдавил из себя Вильгельм. – Но это такой удар.
– Англичане и вам объявили войну.
– Войну? – выгнув бровь, переспросил Кайзер. – Да какая это война? Как шакалы набросились, норовя урвать и себе кусок.
– Это не самое мерзкое, что они могли сделать, – всё тем же благожелательным тоном возразил Император.
Позавчера произошёл семейный совет.
Благодаря очень своевременным словам Марии Фёдоровны Николай Александрович сумел понять, в какую удивительно мерзкую, прямо-таки патовую ситуацию загнали его англичане. Поэтому он был вынужден проявить некоторую гибкость и дать этим мерзавцам чувство надежды.
А сам… сам занялся подготовкой Августейшей фамилии. Её членов, не запятнанных в игрищах с сектантами, он поочерёдно приглашал к себе в кабинет и просто давал фото жертв. Тех самых растерзанных девушек и юношей. Да-да. Юношей там тоже забивали, хоть и менее изощрённым способом, но от того не менее жутким.
Первой в списке стала Мария Фёдоровна. Видимо, у неё было не очень живое воображение и там, при устном, кратком пересказе, она не поняла всей глубины грехопадения своих внуков. А тут… первым делом её вырвало от вида этих фотокарточек. А потом она озверела. Николай её никогда ТАКОЙ не видел. Особенно после слов, что в финале цикла ритуалов они должны были пролить родную кровь, дабы «снять порчу». Аналогичный эффект эти фотографии произвели и на остальных. И если мужчины ещё держались, то женщины… их накрывало.
Ничего дополнительно пояснять, как правило, не требовалось.
Просто фото.
Их хватало.
Поэтому, когда через неделю ободрённые и окрылённые мерзавцы стали рассказывать всякий вздор, вроде пожизненного лишения сладкого, судьи это не оценили. Именно судьи. Потому что их родственники, не замешанные в работе секты, превратились из адвокатов в судей. Сам Николай Александрович даже слова не произнёс. Просто сидел в стороне и молча наблюдал, доверив судьбу этих «трупов» своим родственникам.
