— Извинения приняты, — вполне серьезно кивнул мой собеседник. — Как я и сказал, мой градус значительно выше вашего. А теперь, сударь, будьте так любезны, расскажите — со всеми возможным подробностями — как именно вы оказались вчера на набережной Екатерининского канала. Да еще в столь неудачный… Или, наоборот, удачный — если верить вашей версии случившегося — момент. Отдельно прошу уточнить, почему на вас был мундир эпохи Николая Павловича — подобных ошибок в экипировке даже мы не допускаем. Ну и где ваш спутник — только не говорите, что в будущем на миссию отправляют в одиночку…
— В одиночку не отправляют… — покачал головой я — зря шевельнулся: только организовал себе под черепом очередной локальный теракт. А может, и не зря: взрыв боли изгнал из головы все лишние мысли, включая сомнения. — Вы правы, нас было двое, — продолжил я на этом расчищенном поле уже уверенно. — Я и моя напарница. Мы прибыли из первой половины XXI века. Но изначально не к вам — в январь 1837 года…
* **
— На случай, если это вам интересно, сударь, — проговорил генерал, внимательно выслушав мой рассказ и задав несколько уточняющих вопросов — весьма четких и уместных. — В нашей версии истории в начале января 1837 года за Александром Пушкиным действительно числится несостоявшаяся дуэль с неким поручиком Солженицыным. Противник на место поединка не явился, чем, по утверждению свидетелей, немало раздосадовал поэта. В сопровождении господ Данзаса и д’Антеса он направился по известному ему — и вам — адресу, где оного Солженицына не застал, но обнаружил мертвое тело отставного майора Ковальского, секунданта своего сбежавшего противника. Полиция провела расследование, однако убийца схвачен не был. Что до Пушкина, то на следующий день после несостоявшейся дуэли на улице в него стрелял неизвестный. Рассказывали, будто поэта уберег Господь: в момент выстрела Александр Сергеевич поскользнулся на льду, упал, и пуля лишь зацепила ему плечо. Стрелявшего так и не нашли. Более того, осталось непонятным, откуда вообще был произведен выстрел: от любой возможной точки расположения стрелка дистанция для пистолета — да даже и для ружья — была слишком большой. Сразу после этого случая Пушкин с семьей уехали из Петербурга. Некоторые выражаются резче: сбежали. Но от судьбы не убежишь. В дороге у поэта открылась та самая рана в плече. Оставленная без должного ухода, она воспалилась — и произошло заражение. Меры снова не были приняты вовремя, а когда Пушкин попал в руки квалифицированного врача, было уже поздно. 29 января поэт скончался.
Вот как, значит? Я прикрыл глаза, старательно концентрируясь на ускользающей мысли. Стреляла Полина из своего карабина — тут сомневаться не приходится. Получается, она осталась в 1837-м — как минимум, на день — и решила все же исполнить миссию. На первый взгляд, не преуспела — выстрел пришлось делать издалека, да еще эта история со скользким льдом… Моя напарница промахнулась, сумев лишь легко ранить везунчика-Пушкина. Но, как верно заметил жандарм, от судьбы не убежишь. Или, выражаясь научным языком, поток времени — субстанция весьма инертная. Суждено было поэту умереть в конце января — он и умер…
— На случай, если вам это интересно, ваше превосходительство… — не столько передразнивая собеседника, сколько просто идя по проторенной им дорожке, проговорил я, открыв глаза. — Вчерашнее счастливое спасение Императора в потоке никак не закреплено. Ежели все пойдет само собой — в ближайшее время он все равно должен умереть. Хотите переиграть судьбу — усильте бдительность.
— Уже сделано, — кивнул Осип Фомич. — Государь находится под лучшим присмотром из возможных. И да, я понимаю, что даже это не дает нам гарантий — но как верноподданный сделаю для безопасности Его Величества все, что смогу… А как товарищ Гроссмейстера Ордена — постараюсь помочь вам.
— Очистите меня от обвинений в попытке цареубийства? — уточнил я.
— Это само собой. Но главное — попробую вернуть вас в ваше время. Да, это возможно, — быстро добавил он, упреждая мои скороспелые вопросы — в порыве немедленно их задать я даже приподнялся на своих подушках, забыв о боли. — И нет, обещать я пока ничего не могу. Но, как уже упоминал, казусы, подобные вашему, в анналах Ордена зафиксированы. Некоторые из них удалось разрешить благополучно, хотя и не все. Так-то ясно, что нужно делать… Но, как говорят французы, le bon Dieu est dans le détail
[15]…
* **
— Так или иначе, это не вопрос нескольких дней, — заметил Осип Фомич. — Для организации переноса вас потребуется доставить в Москву, поближе к Машине. Но, во-первых, придется подождать, пока заживут ваши раны…
— Не нужно ждать, я готов ехать! — горячо заявил я, порываясь сесть, но осуществить этого простого движения не смог. Пришлось сделать вид, что и не собирался.
— А во-вторых, что куда важнее, пока не завершено следствие, забрать вас из Петербурга я не вправе, — не обращая никакого внимания на мои дерганья, размеренно продолжил генерал. — Перевести из обвиняемых в разряд свидетелей — это одно, но вовсе вырвать из дела… Слишком рискованно. Да и не нужно. Ваше нынешнее состояние всяко не располагает к переезду.
— Понятно… — пробормотал я, решив до поры смириться. — А Полину… Ну, мою напарницу, — уверенности, называл ли я ранее жандарму настоящее имя девушки, у меня не было. — Ее вы тоже сможете вернуть в будущее?
— Из 1837 года? — саркастически усмехнулся Осип Фомич. — Разве что она также прибудет сюда, в 1881-й. Подобно вам, напрямик — ну или, так сказать, своим ходом, за годом год… Сколько ей в таком случае исполнится нынче?
«На автомате» я попытался подсчитать, но цифры в голове безнадежно перемешались.
— На миссию она пошла в восемнадцать, — это все, что смог я пояснить.
— Значит, теперь ей около шестидесяти лет, — «обрадовал» меня генерал. — Небось, внуков воспитывает… Шучу, — поспешил он, однако, заметить тут же. — Наиболее вероятно, что ваша напарница эвакуирована в штатном порядке. Если бы сбой касался вас обоих — скорее всего мы бы и ее увидели на Екатерининском канале. Впрочем, тут мы с вами можем лишь строить предположения — в той или иной степени обоснованные. Так что лучше вернемся к вашей собственной судьбе — с ней все пока куда более прозрачно. Скажите, в вашем веке Машина все еще находится в подвале Сухаревой башни?
— Сухаревой башни? — нахмурившись, переспросил я.
— Сухарева башня в Москве. Там Машина стояла с времен Якова Брюса, — уточнил жандарм. — Место надежное, находится под монаршим патронажем, никому чужому не подступиться — ни в каких чинах…
— Нет, — выговорил я. — Башню снесли… снесут в XX веке. Наверное, тогда Машину и перевезли. Я точно не знаю, как-то не интересовался этой темой…
— И где же она теперь? Вернее, потом?
— В районе Волоколамки… — ответил я — все же после некоторых колебаний. Секрет, конечно, еще тот, но все же…
