Почти у самого дуба, на заснеженной опушке, возле оставленной каким-то забывчивым крестьянином копны подмерзшего сена стояли две оседланные лошади. Былых своих седоков — русского драгуна и французского конного егеря — они потеряли в недавнем сражении за Борисов, после чего, похоже, заключили между собой сепаратное перемирие. Уроборос знает, как этих Сивок-Бурок занесло сюда, на правый берег Березины, важно было лишь, что они оказались именно там, где и рассчитывал Орден.
Обменявшись взглядами, мы с Виктором медленно двинулись к разворошенной копне по неглубокому снегу. Привыкшие к людям и хорошо обученные, лошади беспрепятственно подпустили нас к себе и послушно позволили взять себя под уздцы. Трофеи мы с напарником распределили заранее. Панкратову досталась более рослая, драгунская вороная, мне — гнедая егерская, помельче, но, должно быть, весьма быстроногая.
Первым делом наших «саврасок» следовало переседлать: конская сбруя — такая же униформа, как и мундир всадника. Конечно, в походных условиях любое несоответствие без особого труда можно объяснить, но ведь всяко лучше, чтобы лишних вопросов не возникало вовсе?
Ласково потрепав свою лошадь по шее, я водрузил ей на спину заготовленный потник, сверху которого поставил ленчик
[9] (гусарское седло именно ставится, а не кладется, как это принято в тяжелой кавалерии). Затянул подпругу и два других ремня. К передней луке прикрепил черные кожаные ольстры — сумы для пистолетов. Как положено, сложив вчетверо, уложил на ленчик попону, к задней луке привесил аркан из толстой пеньки. Ну и, наконец, накрыл седло вальтрапом — широкой суконной накидкой под цвет моего собственного мундира, синей с голубой отделкой — геометрическим узором по краю и крупным вензелем Императора Александра I.
Осталось зарядить пистолеты — что я и проделал со всей возможной аккуратностью — и разместить их в ольстрах.
Как обычно, Виктор управился быстрее меня, и некоторое время, скрестив руки на груди, оценивающе наблюдал за моими действиями — не делая, впрочем, никаких замечаний. Едва же я закончил, не теряя времени скомандовал:
— Ну, по коням!
Я проворно вскочил в седло.
— Крепость там, — указал направление — вообще-то, прекрасно известное нам обоим — мой напарник. — Значит, еще раз. С патрулем и, потом, с самим Чичаговым, говорить стану я. Твоя задача — пучить глаза, демонстрировать бравую выправку — ну и, главное — когда дело будет сделано, активировать гранату.
— Я помню, — невольно ежась — похоже, не зря французы жаловались на русский мороз — ответил я.
— Что ж, тогда — вперед. Рысью, марш! — велел Панкратов, и мы тронулись в путь.
Как и ожидалось, минут через пятнадцать неспешной скачки мы наткнулись на сторожевой пост.
— А ну, стой! Кто такие?! — грозно донеслось из-за заснеженных кустов. — Говори лозунг!
— Бобруйск, — отозвался Виктор урочным словом, после чего представился: — Флигель-адъютант Свиты Его Императорского Величества Шварценеггер с пакетом для его высокопревосходительства адмирала Чичагова!
— Штабс-ротмистр Ковальский, — в сопровождении двух пеших солдат на дорогу выехал довольно молодой — на вид чуть старше меня — офицер. Форма на нем была уланская — темно-синий, с красными лацканами на куртке и лампасами на панталонах, мундир и высокая шапка-«конфедератка» с четырехугольной тульей. — Я провожу вас к главнокомандующему, — молодцевато приложив два пальца к козырьку, заявил он.
— Добро, ротмистр, — величаво кивнул Виктор с высоты своего чина.
Оставив позади пост, мы двинулись утоптанной тропкой. По левую ее сторону скоро начался глубокий каменистый овраг, по правую неизменно стоял давно нам знакомый березняк. Доброволец-провожатый ехал впереди, Панкратов — за ним, я нашу небольшую колонну замыкал.
До крепости по моим расчетам оставалось еще не менее версты, когда Ковальский вдруг остановился и развернул коня поперек дороги.
— В чем дело? — каким-то странным тоном поинтересовался у него Виктор, вынужденный придержать свою вороную.
В этот момент я поравнялся с напарником — и увидел, что именно заставило голос Панкратова измениться: в руке штабс-ротмистр держал пистолет, ствол которого был направлен точнехонько в грудь моему товарищу.
Спина моя похолодела. Почти машинально я потянулся к седельной кобуре.
— Не надо, поручик, — будто сам собой вынырнув из ольстры, второй пистолет Ковальского выцелил уже меня. — Не вмешивайтесь! Это только наше дело — мое и господина адъютанта!
— Извольте объясниться, ротмистр! — сделав мне короткий успокаивающий жест — все, мол, под контролем — сердито рыкнул Панкратов на проводника.
— Вы не узнаете меня, господин адъютант? — вызывающе поинтересовался на это Ковальский. — Полагаю, нет, — не дав Виктору вставить ни слова, сам же и ответил улан. — Разумеется, сколько лет прошло! А может статься, вы и вовсе меня тогда не видели, а я вот вас прекрасно рассмотрел — и на всю жизнь запомнил! Благо, годы ничуть вас не изменили!
— О чем вы? — хмуро спросил Панкратов.
Ровным счетом ничего не понимал и я.
— Отец рассказывал мне о таких как вы — тех, кто приходит через долгие годы, нисколько не постарев. О продавших душу нечистому! — с каждым словом все более заводясь, выговорил штабс-ротмистр. — В тот роковой день он не признал в вас слугу Сатаны, за что поплатился жизнью. Но теперь и ваш час пробил!
— Боюсь, ротмистр, вы не в себе, — скептически покачал головой Виктор. — Мало того, что принимаете меня за кого-то другого…
— Не в себе?! — прорычал Ковальский. — Да за все эти четырнадцать лет мой разум никогда не был столь чист и ясен, а вера крепка, как нынче! Да и может ли быть иначе — в день, когда Господь наконец ответил на мои мольбы, сведя лицом к лицу с человеком, некогда сделавшим меня сиротой? Вспомните, ежели запамятовали: Санкт-Петербург, 13 июня 1798 года!
— Охолонитесь, ротмистр! — скривился Панкратов. — В то лето мне едва исполнилось шестнадцать…
— А мне было восемь, и что с того? — перебил его Ковальский.
— …и жил я в поместье моей маменьки, даже и не помышляя о далекой столице! — все же закончил Виктор.
— Не отпирайтесь, господин адъютант, — яростно мотнул головой улан. — Я знаю, что это были вы! Да, мундир на вас нынче другой, но под ним — все тот же убийца моего несчастного отца, отставного секунд-майора Ковальского, отважно бросившегося на помощь попавшим в беду — и получившего пулю от разбойника в личине офицера!
Только теперь меня запоздало осенило: да ведь сумасшедший штабс-ротмистр говорит о предыдущей миссии Виктора! Той самой, где они с Гориславом разыграли нападение на карету сенатора, и Панкратов застрелил выбежавшего на улицу офицера в одном сапоге. Выходит, это и был отец нашего лукавого проводника? А сам Ковальский — мальчик, которого мы с Эф Эф и Полиной видели в окне?.. Непредвиденный, но якобы неопасный свидетель? Не может быть!
