Сид почувствовал, как душу заполняет черная обида. Кого она ищет там, среди безразлично-пустых мещанских лиц? Кто оказался для нее важнее самого святого – манежа, полета под куполом и тонкой лонжи, тянущейся к рукам Сида?
Минута до выхода. Решение пришло само собой, он не колебался ни секунды.
Сид порывисто привлек к себе Нику и жарко прошептал на ухо:
– Как тебе это удается?!
Заторможенно, словно во сне, она обернулась к нему, непонимающе уставилась на губы, растянутые в безжалостной ухмылке:
– Ты о чем?
Сид коротко рассмеялся. Наконец-то его голос звучал как надо: жестко и отчужденно.
– Ты уже один раз сломала спину – из-за меня. Как тебе это удается – снова мне доверять?
Ника побледнела, с лица слетела самоуверенная маска. Ее защита оказалась сломлена в одно мгновение. Сид продолжал, будто не замечая ее потерянного взгляда.
– День за днем вкладываешь лонжу мне в руки. Сама же знаешь: ты обречена. Один раз я уже сделал это. Когда-нибудь ты ошибешься, что-то сорвется, и ты снова поломаешься. Только теперь уже навсегда. Так как тебе это удается – бороться со страхом каждый день?
Как же это легко, особенно когда знаешь, куда бить. Ника глядела беспомощным потерянным ребенком, ее губы мелко дрожали.
Из колонок прогремел механический, искрящийся бессмысленным торжеством голос распорядителя:
– …Николь Мишуровская и ее номер: «Смертельный баланс!» Встр-р-речаем!!!
Ника стояла неподвижно, словно и не слышала. Сид усмехнулся и легко подтолкнул ее в спину:
– Твой выход, бэби!
Острые лопатки вздрогнули, как от удара тока. Ника бросилась вперед, лишь на секунду запнувшись у барьера. На ее загримированном лице сияла ослепительная улыбка – старая выучка брала свое.
Они работали номер как машины: безупречно, без единой заминки, не ошибаясь ни на долю секунды. Как всегда.
Впрочем, нет. Кое-что все же изменилось. Нить, связующая их воедино, на этот раз не протянулась от груди Ники к Сиду. Сегодня их удерживала вместе только тонкая лонжа. Бездушный металлический трос, намертво спаявший два колотившихся вразнобой сердца.
Выход Сида: бегом на самый центр манежа, заученный шаг и удалая ухмылка, математически точный бросок, дощечка взлетает ввысь, к вытянутой ладошке Ники. Вот и все, теперь обратно в сумрак форганга.
На долю секунды Сид заколебался. Ему не нужно было оглядываться, чтобы понять: сзади все под контролем. Старый тщедушный униформист (бородавка под правым глазом, жидкие пегие усы – вот ведь несуразная внешность!) надежно страхует Нику на те краткие секунды, пока Сид здесь, под светом пушки. Тигр из первой клетки нервно косит желтым глазом, гипнотизирует старика, выпускает и втягивает чудовищные когти-кинжалы. Он зря старается: битый жизнью униформист держится на безопасном расстоянии и уже готов передать скользкую лонжу Сиду.
Не бывать этому! Только не сегодня!
Сид расправил плечи и победно вскинул руки в экспрессивном комплименте. Все как в далекий день премьеры, когда его с головой накрыл кураж, а в крови бурлил адреналин. Только в тот раз Сид был слаб, он лишь поддался глупому порыву. Что ж, Ника быстро отучила его самовольничать. Память до сих пор жгло ее свирепое шипение: «Еще раз так сделаешь – и ты труп!»
Но сегодня все было по-другому. Сид больше не тот простак с улицы, шалеющий от прикованных к нему сотен взглядов. О нет, на этот раз он сделал все по холодному трезвому расчету.
Он замер с выброшенными вверх руками и впился пронзительным взглядом в переполненный зал.
Где ты, наглый самозванец, отобравший мою самую прекрасную мечту, мою фарфоровую статуэтку со стальным нутром? Покажись мне сейчас – или сгинь навеки. Теперь ты видишь: она не одна, за ее спиной партнер. Я здесь, и я никуда не денусь. Сегодня уйти придется тебе.
Где-то наверху в безмолвном бешенстве корчилась Ника. Сид не видел ее и не ощущал. Он просто знал все ее чувства, так же как знал самого себя.
Прошла секунда, зал аплодировал, не подозревая ничего дурного. Сид лишь едва склонил голову в отточенном кивке вместо принятого глубокого поклона. Сегодня он не станет кланяться – только не перед тем, трусливо скрывающимся в темном зале!
Вот и все, дело сделано. Он развернулся и устремился назад к форгангу текучим ленивым шагом. Он двигался совсем как тигры, выпущенные из клеток. Что ж, кое-чему можно научиться и у безмозглых кошек.
– Ты что творишь?! Мальчишка… – негодующе прогудел усатый униформист.
Сид наградил его лишь беглым презрительным взглядом и молча вырвал лонжу из жилистых рук в грубых рабочих перчатках. Еще не хватало – ввязываться в свару с этим неказистым плебеем! Униформист послушно попятился прочь.
А номер шел дальше по накатанной, как будто и не было дерзкого неповиновения Сида. О, конечно, Ника еще выскажет ему все за кулисами. Но сейчас она целиком отдалась своим трюкам, растворилась в восхищенном внимании толпы.
Сид почувствовал себя опустошенным. Разве он что-то изменил этим бунтом? Да и вообще, возможно ли это?
Упрямый внутренний голос обнадеживающе шепнул: «Конечно, изменил! Ты показал себя. Разве этого мало?»
Но Сид не знал, верить ему или нет.
А Ника все раскачивала свои безумные невиданные качели. Она уже балансировала на доске, брошенной поперек перекладины, и зал рукоплескал, не помня себя от восторга.
Сид наблюдал за партнершей потухшим взглядом. Ему так и не удалось выучить наизусть их номер, он все еще путался в движениях и секундах.
Сейчас Ника «упадет», на этом или следующем каче. Разве имело значение, когда это произойдет?
Николь Мишуровская непогрешима, как сам Бог: она никогда не ошибается. Вся страховка Сида – фикция, а сам он – что-то вроде бездушного манекена, приставленного к лонже проформы ради.
И тут произошло небывалое. Качнувшись на доске, Ника выгнулась вперед, взмахнула рукой и послала в зал воздушный поцелуй.
Сид ощутил, как мышцы свело судорогой, а внутренности скрутило узлом.
Этого не было в номере!
Николь Мишуровская – несгибаемая женщина с железной дисциплиной потомственной цирковой – меняла на ходу их номер!
Его обожгло мгновенным озарением: мстит! Она наказывала Сида за его жалкий нелепый протест.
Только вот ему уже давно приелись все ее испепеляющие взгляды, тычки в ребра и шипение на ухо. Николь могла сделать только одну вещь – и она нащупала ее своим безошибочным женским чутьем.
Этим воздушным поцелуем она швырнула в зал неосязаемую, но нерушимую нить. Ту самую, что отобрала у Сида. Теперь эта нить протянулась от нее к тому, безликому, что сейчас восхищенно замер в зрительном зале. И плевать Николь Мишуровская хотела на чувства своего униформиста!
