Они стояли вдвоем у стола, почти соприкасаясь локтями, как две закадычные подружки. Ника сноровисто нарезала подувядшие фрукты, а Яна маялась, неловко теребила вентиль горелки. Синие лепестки пламени то жалобно затухали, то бодро взвивались к блестящим бокам чайника.
В конце концов Яна решилась. Ведь оставались считаные секунды, пока они с Никой наедине, и можно задать любой вопрос.
– Николь, Вы с Сидом… Ну…
Она пришибленно умолкла. Выговорить мучившие слова оказалось слишком трудно.
Ника отложила нож, уперла руки в бока и поощрительно кивнула. Яна прокашлялась.
– Вы с ним… Так вы…
На секунду их взгляды встретились, Ника уловила панику Яны, и ее кофейные глаза победоносно вспыхнули. Она без запинки выговорила:
– Хочешь спросить: спим ли мы? Ну да, а как же иначе? Мы ведь партнеры.
Ну вот и все. Пол ушел из-под Яниных ног – чтобы удержать равновесие, она неловко схватилась за край стола.
Конечно, она и так знала ответ. И все же услышать его вот так из первых рук, просто и буднично… Невыносимо!
Но ее смятение было неверно истолковано. Ника ласково положила руку ей на плечо, заговорила тихо и раздельно, как со зверьком или маленьким ребенком:
– Да ты не бойся, тебя это не коснется! Ты не мешаешься.
«Не мешаешь. Правильно говорить „не мешаешь“».
Яна тупо молчала. Все верно: снова она оказалась никчемной вещью. Как старый колченогий стул, который лень вынести на помойку. Его милостиво задвигают в пыльный угол, предел его мечтаний теперь – снисходительное «живи пока, не мешаешь».
– А зачем ты спрашиваешь? – Ника заметно оживилась. – Хочешь знать, как все произошло? Я расскажу!
Конечно, Яна не хотела ничего знать. Сейчас она вообще ничего не хотела – разве что добраться до постели, заползти раненым зверем под одеяло и проспать лет сто. Она бесконечно устала – не нашлось сил даже покачать головой.
– Он мне тогда реквизит помог до дома довезти, – Ника задумчиво потерла бровь. – Я ведь живу на последнем этаже, в мансарде. Ты знала? Старый фонд, лифтов днем с огнем не сыщешь. Петроградка, чтоб ее…
Она говорила с радостным возбуждением, по щекам разлился лихорадочный румянец. Что это – желание выговориться, облегчить душу? Да полноте, разве у подкидышей-эльфов бывает душа?
– Зато вид какой! Крыши, дворы-колодцы, Крестовский зеленеет… Ну, это летом, сейчас одна серая муть за окном.
Ника словно и не замечала застывшей гримасы неприкрытого страдания на Янином лице.
– Короче, – она весело тряхнула головой, – поднял он мне реквизит. А метро уже закрыто, спешить вроде как некуда…
«Как некуда? А ко мне?!»
Яна до боли впилась ногтями в похолодевшие ладони. Теперь уже слишком поздно. Теперь она выслушает все до конца. По крайней мере, она будет знать…
– Ну я чай предложила. А сама коньяк тащу, – Ника хихикнула. – Хороший! Прикинь, еще с прошлого Нового года бутылка стоит, а выпить то некогда, то не с кем.
Как пошло и нелепо – болтовня на кухне, будто сцена из дешевого сериала! А ведь впору бы выть, бросаться на стены. Но Яна только машинально кивала в ответ.
– А амиго-то твой вроде и не против был. Пара глотков, и понеслась: «Николь, ты звезда! Ты гвоздь программы». А сам – потихоньку мне руку на колено…
Ника отправила в рот кусочек яблока и прижмурилась, явно смакуя момент.
У Яны перед глазами встала до боли четкая картинка. Студия-мансарда, заваленная сверкающей цирковой бутафорией; широкая тахта с горой подушек; Сид беззаботно ухмыляется, пускает в скошенный потолок колечки дыма, словно невзначай пододвигается ближе…
Вынести это было невозможно. У Яны вырвался истерический смешок-всхлип. Ника лишь пожала плечами.
– В общем, там все в первый раз и случилось. Да ты, поди, сама помнишь: он тогда в первый раз домой за полночь уехал. Что сказать? Приятель у тебя ничего. Слегка резковат, ну, ты знаешь… Зато как душевно к процессу подходит!
Ника залилась звонким бесстыдным смехом. Она явно была в восторге от произведенного эффекта.
Яна скосила глаза на стол. Полыхала ровным пламенем горелка, крышка у чайника начала суетливо подпрыгивать.
Схватить горячую ручку, размахнуться и приложить мятый сверкающий бок к этой румяной щеке, смыть кипятком самодовольную улыбку… У нее получится. Ника не успеет даже отшатнуться.
«Звезда Росгосцирка Николь Мишуровская безвозвратно обезображена и уходит с манежа» – как вам такое понравится?
Янины губы медленно растянулись в жуткой ухмылке. Она разжала затекший кулак.
– Девочки, вы чего тут застряли? Секретничаете без меня?
Сид стоял, лениво прислонившись к косяку двери. Он смотрел мимо Ники и улыбался именно ей – ей, не рыжей смеющейся кукле!
Яна застыла с протянутой рукой.
Момент был упущен. Ника проворно подхватила тарелку с фруктами и игриво подмигнула Яне:
– Идем. Догоняй!
Кухня опустела. Медленно, едва превозмогая накатившую усталость, Яна сняла с огня чайник и покорно шагнула в темный коридор. Из комнаты уже доносились голоса, прерываемые хмельным заразительным смехом.
В старых домах напор воды становится приличным только по ночам. Зато сейчас, в самый глухой час, обжигающие струи хлестали из розовой лейки душа с такой силой, словно хотели смыть к чертям любого, кто рискнет оказаться на их пути.
Яна неподвижно стояла перед стремительно запотевающим зеркалом и не сводила глаз со своего отражения. Из туманного зазеркалья зловещими чужаками проглядывали выпирающие косточки бедер, шаткая клетка ребер (а разве грудь бывает такой плоской?), синюшные тени под острыми ключицами. Яне было совершенно незнакомо это тело. Она задумчиво провела кончиками пальцев по астенично-бледному впалому животу.
В какой момент она превратилась в изможденную карикатуру на саму себя? Кажется, это началось еще осенью… Теперь не вспомнить.
Она недоверчиво потрясла головой. Такая худая! Беременные такими не бывают! Это исключено, тут какая-то ошибка.
Но Яна прекрасно знала: ошибка крылась в этом отвратительном мешке с костями, а не в анализе крови. Анализ она сдавала дважды.
Не считая шума воды, в квартире было совсем тихо – значит, Сид не стал ее дожидаться и лег спать.
Яна зыбко улыбнулась. Она вдруг осознала: до Нового года оставались считаные недели.
Сид
Сид торопливо ввалился в гримерку и с грохотом сбросил на пол рюкзак. Проклятый реквизит, казалось, весил не меньше тонны.
– Опять опоздал! Ты специально нарываешься?!
Можно было не сомневаться: обвиняющий голос Ники слышен далеко за пределами картонных стен гримерки. Сид развел руками:
