– Са-адис, – наконец кивнул узбек.
«Газель» тронулась.
Спустя пару минут водитель заговорил:
– Мать – это святое. Как не помочь? А что случилось-то?
– Сердце прихватило, – мрачно обронил Сид.
– А-а-а… Пожилая совсем, да?
Сид быстро прикинул в уме. В этом году его матери исполнится пятьдесят пять, и в последний раз он видел ее девятнадцать лет назад. Он сокрушенно кивнул:
– Восьмой десяток пошел.
Водитель сочувственно цыкнул.
«И не стыдно тебе, приятель?»
Прислушавшись к себе, Сид понял: не стыдно. Ни перед водителем, ни тем более перед матерью – она его бросила, не он ее!
«Отчаянные времена – отчаянные меры».
А положение и правда было отчаянным. Сид не хотел думать о том, что будет, если он опоздает. Его квартира, наполненная чужими людьми в форме, отделение полиции, участковый и все, что последует затем… Нет, он не выдержит этого снова.
«Сука, как она может так со мной поступать?!»
Июньская ночь два года назад, то время, когда прозрачные рассветные сумерки тают, светлеют на глазах. Свет заливает комнату, и постепенно все очертания становятся до безжалостного будничными и трезвыми, только по углам еще остается уютный сумрак легкомысленной белой ночи.
Простыни на постели сбились, подушки раскиданы как попало. В углу на полу работает проигрыватель, но пластинка давно закончилась, из динамиков льется негромкое шипение. Всю ночь комнату освещали свечи. Теперь почти все они потухли, только на столе еще мерцает одна, толстая, винно-красная. Когда потухнет и она, закончится эта ночь.
Сид берет свечу в ладони, подносит огонек к лицу, вдыхает. Расплавленный воск пахнет гранатом.
Ночь, сгоревшая как одна сигарета. И все же этой ночью они делали невозможное, они были почти что боги.
– Иди сюда, – хрипловатый голос Лизы звучит полусонно, в нем маняще переплетаются приказ и нежность.
Она лежит на постели голая, с закрытыми глазами. Ее маленькая грудь с напряженными сосками почти неподвижна – можно подумать, что она не дышит. Только пальцы плавно скользят по животу, рисуют на нем замысловатые узоры.
Сид смеется.
– Не спать, бэби. У меня для тебя кое-что есть.
Он склоняется над столом. На осколке зеркала еще осталось то, что может продлить их ночь, а значит, спать не нужно вовсе.
Он чертит две дороги, резко затягивает одну. Розовый порошок исчезает с серебристого стекла, и Сид снова чувствует, что сегодня он может все.
Только вот свет, свет бьет по глазам, заставляет щуриться и отвлекает. Сид подходит к окну и опускает шторы из плотного небеленого полотна. Переворачивает пластинку на проигрывателе, и реальность, посрамленная, отступает прочь, растворяется в бесконечной ночи.
«Show must go on, не так ли, приятель?»
Интересно, рок лучше всего звучит на виниле, потому что они ровесники?
Сид бережно, как величайшую ценность, берет со стола осколок зеркала и садится на постель.
Лиза кладет ладонь на его голое бедро, и Сид чувствует, как подступает нетерпение. Он снова в игре, и плевать на реальность.
– Догони меня, бэби!
Лиза наклоняется над зеркалом. Сейчас она такая беззащитная и мягкая, без своих привычных очков в строгой оправе, без непробиваемой холодной иронии, давно въевшейся в самую ее суть. Сид успевает заметить, как в свете последней свечи среди ее гладких черных волос блестит один седой.
«Сколько лет мы знакомы – шесть или восемь?»
А Лиза уже откидывается назад на подушки, увлекает его за собой. Она смотрит на него, не мигая, и Сид видит, как расширяются ее зрачки.
– Иди сюда, – повторяет она, и на этот раз он не может отказать.
От Лизы пахнет миндалем, сандалом и сигаретным дымом. Она обнимает его и шепчет:
– Я хочу умереть в этой комнате, на этой постели. Потому что ничего лучше со мной все равно уже не случится.
Сид слизывает с ее щек горячие слезы, целует и прижимает к себе крепче.
– Пусть это будет твой escape-план, бэби.
– Ты будешь со мной?
– Ну конечно.
Сейчас он готов пообещать ей все что угодно. Пока они не спят, ночь будет длиться, и Сид этому чертовски рад. Сегодня он почти что счастлив.
– Мать – это святое, – важно повторил узбек. – Куда везти-то надо?
Сид повернулся к нему с отсутствующим видом.
– Да мне лишь бы в город, дальше я уж сам…
«У тебя осталось минут сорок. Не успеешь!»
– Ее в Алмазова везут, это на Ланской, – он назвал ближайшую к своему дому больницу.
– Мне по пути, подкину! – водитель повернулся к Сиду и ободряюще улыбнулся.
Сид заметил, что у него кривые зубы, зато улыбка широкая и добрая. Хорошая улыбка.
Он хотел было ответить, но слова застряли в горле.
Вместо этого наружу рвется панический крик:
– Тормози!!!
Дальше все происходит как в замедленной съемке.
Сид успевает в мельчайших деталях рассмотреть мигающий зеленым светофор впереди и серебристую малолитражку с финскими номерами. Она дисциплинированно застывает перед зеброй как вкопанная. А «газели» такие сомнения неизвестны, она несется во всю мочь.
«Разница менталитетов, чтоб ее…»
До серебристого зада остаются считаные метры.
Вот водитель бьет по тормозам, упирается руками в руль.
Пахнет чем-то горелым.
«Не успеем, слишком близко!»
Машину заносит, колеса скользят по асфальту, тошнотворно скрежещут колодки.
– Твою мать…
Удар швыряет Сида вперед, вышибает дыхание.
«Что ж ты, приятель, не держал дистанцию?»
Яна
С высоты лес казался совсем не таким густым. Очень быстро Яна поняла, что не знает, в какой стороне летное поле. Продираясь через третьи по счету заросли кустарника, она почувствовала, как постепенно звереет.
В какой-то момент под ногами предательски захлюпало, еще два шага – и она провалилась по колено в болото. Яна сделала было шаг назад, но поскользнулась на какой-то коряге и чуть не упала прямиком в коричневую жижу.
– О-о-о, чтоб тебя!
Упрямо мотнув головой, она пошла вперед уже напролом. Болото омерзительно чавкало, а Яна старалась не думать о том, во что превратились ее розовые кеды.
В конце концов ей все же удалось выбраться на сухое место. Только вот Яна поняла, что уже окончательно заблудилась. Она побрела вперед, не сильно заботясь о направлении.
