Сид с холодной обреченностью слушал переговоры с диспетчером, прерывающиеся сухим треском помех.
Оказалось, врачи опоздали.
Все, что можно было сделать, Сид сделал еще до их приезда. Теперь Яна не умрет. Ею займутся другие специалисты.
После врачей подоспели менты, и эти не стали церемониться. Когда они, не спеша, по-барски ввалились в комнату, у Сида зарябило в глазах от мертвенно-серых форменных курток.
Все время, пока его комнату умело потрошили, он не отходил от Янки. Сидел на постели, сжимая как будто слегка потеплевшую ладошку, и все гладил копну безжизненных волос, рассыпавшихся по подушке.
Участковый быстро нашел его паспорт и тут же пристроился что-то строчить за столом. Канцелярские фразы – «хранение и сбыт запрещенных психотропных веществ», «в целях борьбы с наркопритонами», «принимая во внимание судимость владельца жилья» – перемежались матерком и сальными смешками.
Все это безучастно проскользнуло мимо Сида. Время от времени ему задавали какие-то вопросы, но он лишь упрямо мотал головой:
– Я жду врачей. Они обещали прислать еще врачей.
В конце концов ему подсунули под нос исписанный бланк протокола, грубо буркнули:
– Подписывай.
Сид расписался не глядя. Все это уже мерещилось ему когда-то давно, в ночных кошмарах. Раньше он готов был пойти на все, только бы этого избежать. Но вот все случилось, и оказалось, что это не имеет никакого значения.
Куда важнее было следить за подрагиванием ниточки пульса на беззащитно-бледной шее и считать мерные движения узкой грудной клетки. Они ни за что не должны прерваться.
Участковый говорил что-то еще, но Сид лишь отмахнулся:
– Я жду врачей.
– Завтра придешь в участок. Протокол будет у следователя.
Когда за серыми куртками захлопнулась входная дверь, Сид даже не поднял головы.
Последними приехали те самые врачи. Двое молодых веселых парней с обязательным кожаным чемоданчиком – казалось, им было тесно в разгромленной комнате с белыми стенами. Они не потрудились закрыть дверь, и с лестничной клетки потянуло сырым холодным воздухом. От их салатовых роб крепко пахло хлоркой.
– Ни хрена себе! – краснощекий детина восхищенно потряс головой. – У нее что, еще и анорексия? Вы ее вообще кормили?
Сид проследил за его взглядом и содрогнулся. Только сейчас он словно впервые увидел Яну. Остро выпирающие кости, старчески ввалившиеся глазницы, астеничная синева кожи – это правда она, его бэби? Когда она успела стать такой?
– Я не…
– А, неважно, – отмахнулся санитар. – Документы на нее хоть есть?
Сид беспомощно кивнул в сторону стола.
Они поднимали ее с постели легко и небрежно, как ненужную вещь, – так, будто вовсе не боялись ненароком переломить по-птичьи хрупкие косточки. Один из парней перехватил взгляд Сида и весело спросил:
– Кусается?
– Что? – Сид бестолково потряс головой.
– Царапается? Плюется? – парень расплылся в ухмылке. – Не, ну а че, случай же острый…
– Ладно, давай-ка от греха.
Напарник детины вытянул из чемоданчика застиранный ситцевый сверток. Ловкий жест фокусника – и сверток развернулся в долгополую распашонку с непомерно длинными рукавами.
– Не надо, – Сид протестующе протянул руку. – Не надо, ребята.
Но детины безучастно оттерли его. Один из них держал Яну на руках, как груду ветоши. Ее голова запрокинулась и беспомощно моталась из стороны в сторону.
– Лучше одеяло подготовь. Закутаем ее до больницы, чтоб не замерзла.
Сид не сдвинулся с места. С чувством почти потустороннего ужаса он наблюдал за тем, как женщину, которую он когда-то любил, втискивают в смирительную рубашку.
«Хоть бы она не проснулась. Только не сейчас, пожалуйста…»
Янино горло конвульсивно дернулось, тусклые ресницы затрепетали, приподнимаясь. Глаза – огромные, с мутной поволокой – с неожиданной прытью забегали по незнакомым лицам.
– Бэби, все в порядке!
Сид не смог бы признать свой голос в этом жалком хриплом блеянии. А вот Янка признала, тут же отчаянно дернулась с рук санитара.
– Ну-ну, голубушка. Спокойно, не дергаемся, – миролюбиво загнусавил детина и уже тише бросил через плечо: – Валера, седативное! Живо, бля!
Дальше все было как в дурном кино. Сид готов был поклясться: что бы там ни случилось дальше, это он запомнит до конца жизни.
Время будто замедлило бег. Санитары неловко толкались в прихожей, перекрикивались матом, а у них на руках билась Янка. Не помогло вколотое седативное, угрожающе трещали швы на ветхом ситце.
Сид не знал, в какой момент она все поняла. Но сомнений быть не могло: она знала, кто эти веселые парни и куда они ее везут. Знала, что больше не вернется в комнату с белыми стенами. Знала, что видит Сида в последний раз.
Она даже не пыталась вырваться, только беспомощно извивалась на чужих руках и все старалась поймать взгляд Сида. Тонкий, надсадный визг с легкостью перекрывал грубые мужские окрики:
– Не надо! Не отдавай меня им! Пожалуйста!!!
Санитары наконец выволокли ее из прихожей на полутемную лестничную клетку.
– Сид, не надо! Я люблю тебя! Сид!!!
Панические вопли бились о стены подъезда, гулкое эхо глумливо множило их и швыряло обратно в лицо Сиду.
Он почувствовал, как внутри что-то обрывается, как встает дыбом щетина на затылке.
Нужно было что-то сделать. Протянуть руку и погладить по мокрой щеке, успокоить улыбкой. Конечно, он должен был идти следом за санитарами. Ехать с ними в больницу, побыть с ней напоследок. Наверное, это бы помогло.
Но Сид лишь переминался в дверях, трусливо прячась за спинами детин в салатовых робах, и все повторял как заведенный:
– Все будет хорошо. Так надо. Тебе помогут, все будет хорошо.
Он не знал, слышит ли его Яна. Во всяком случае, он слышал ее вопли до самого первого этажа и дальше, пока ее не погрузили в машину.
А ведь он так и не закутал ее в проклятое одеяло.
Руку свела острая судорога. Сид с трудом разжал скрюченные пальцы и потянулся за сигаретами. Смешно: сегодня ночью рухнул мир, его дом лежит в руинах. А запасная пачка сигарет мирно покоится на столе возле пустой пепельницы.
Раньше в его доме пепельницы всегда были переполнены. А потом появилась Янка. Она аккуратно выбрасывала окурки каждое утро.
Зрение поплыло, по белым стенам заплясали малиновые с голубым вихри. Морда оленя вдруг стала неправдоподобно лобастой, глаза стекли куда-то к самому низу морды.
Значит, начала работать сунутая под язык марка.
