– Давай, бэби! Еще!
Желчь попадает обратно в горло, Яна судорожно кашляет. Это отнимает последние силы, сознание снова ускользает за милосердную кромку.
Зачем ей вообще дышать? Разве это стоит таких усилий?
– …Умираю?
Яна беспомощно скребет пальцами по холодному песку. В щеку тут же тычется ласковое тепло: серая шубка, тихое мурлыканье, прикосновения крохотного шершавого языка. Ну, конечно, Ума не могла ее бросить. Она никогда не была просто кошкой. Лучший друг, ангел-хранитель – никак не меньше.
– Нам всем приходится через это пройти, – голос на секунду умолкает, и Яне кажется, что Сид пожимает плечами. – Не так уж это и страшно, если разобраться.
Яна чувствует, как к ее губам прижимаются чьи-то жесткие губы, легкие наполняются чужим дыханием. Дыхание пахнет сигаретным дымом, она снова пытается кашлять, но ничего не выходит.
Грудная клетка надувается и опадает, как безвольный бумажный мешок. Яне не хочется, чтобы ее трогали. Она силится отвернуть голову, да разве это так просто?
Воздух вспарывает сухой щелчок пощечины, затем еще и еще один. Через секунду, словно откуда-то издалека, накатывает боль. Неужели это ее сейчас бьют?
Яна уже не пытается сопротивляться. Только бы ее поскорей оставили в покое…
…Проходит минута или день – здесь сложно определить время. Яна лежит тихо-тихо, сосредоточенно прислушивается к шуму волн и копит силы. Наконец ей удается разлепить губы и жалобно выдохнуть:
– Что со мной будет? Я останусь здесь?
Ее голос такой слабый, его с легкостью заглушают шум ветра в кроне сосны и потрескивание плавника в костре. Но, похоже, Сид ее все же слышит.
– Это уж от тебя зависит, бэби!
Конец фразы тонет в веселом смехе. Если бы Яна только могла улыбнуться. Больше всего на свете она любит этот смех – хрипловатый заразительный хохот с нотками безумия. Но сил совсем не осталось: она лежит сломанной куклой, только из-под зажмуренных глаз струятся слезы.
Онемевшее тело покалывают сотни раскаленных иголок. Яна ощущает под ладонями кусачий ворс пледа. Откуда здесь плед, зачем? На песке лежать приятнее…
Твердые ладони упираются ей в грудь, с силой надавливают на ноющие ребра. Секундная пауза – новый толчок, и так без конца.
Шум в ушах немного стихает, до Яны доносится сбивчивый умоляющий голос. Он тормошит и досаждает, мешает вернуться в спасительное забытье. Может, если она разберет слова, голос наконец успокоится и стихнет?
– Бэби, не спи! Нельзя спать, будь со мной! Ты слышишь? Я здесь, иди на мой голос! Держись, скорая уже едет! Только дыши, нельзя спать!
Ничего интересного. Заткнуть бы уши, вытряхнуть глупый голос из головы.
Бессвязные выкрики пресекаются чем-то вроде рыдания, наступает благословенная тишина. Грудь переполняет облегчение, и Яна тихонько вздыхает.
– Молодец!!! Давай еще! Дыши, бэби!
Похоже, это никогда не закончится.
…Ума запрыгивает ей на грудь, переступает мягкими лапами и сворачивается теплым клубком.
Яна чувствует, как по телу пробегают волны блаженства. Как же она скучала по своему ангелу-хранителю! Только вот дышать теперь стало гораздо труднее. Она медленно набирает густого воздуха в грудь, собирается с силами и шепчет:
– Я выбрала. Я останусь здесь!
Смеющийся голос Сида долетает приглушенно, едва различимо:
– Уверена?
Плавными волнами возвращается реальность, с ней приходят мучительные спазмы. Грудь жжет, словно в легкие засыпали пригоршню углей, желудок корчится в бесплодных рвотных позывах.
Яна пытается открыть глаза, но веки лишь беспомощно подрагивают. Впрочем, это неважно: она и так понимает, где находится.
Выстраданная комната-темница с белыми стенами. Яна лежит на матрасе поверх пледа, с дощатого пола и от окна безжалостно тянет привычным холодом.
Она еле слышно хнычет от боли и обиды. Неправда, это все ненастоящее! Она должна быть совсем не здесь!
Как же волшебная дверь, которую она с таким трудом отыскала? Ведь она уже была на месте. Где теперь лагерь, утопающий в песке, где плеск волн и скрип раскидистой сосны?
– Вот так, теперь не отключайся!
Это голос Сида. Но что он делает здесь? Неужели передумал, вернулся домой и вернул Яну? Разве это вообще возможно?
Живот пронзает острая режущая боль, Яна жалобно вскрикивает. Тело почти не слушается, и все же ей удается дернуть рукой, уронить ее на живот.
Как же ее ребенок?!
– Больно? Потерпи! Потерпи, бэби!
Голос Сида дрожит, Яне на лицо падают горячие капли. Неужели слезы? Бессмыслица!
Неимоверным усилием она разлепляет губы и чуть слышно сипит:
– Ре-бе-нок… Цел?
С секунду ничего не происходит, затем Яна слышит истеричный смех Сида. Вообще-то он подозрительно смахивает на рыдания. Но, конечно, это только смех. Разве может Сид плакать?
Горячие ладони сжимают ее плечи. Они трясут Яну (это уже было! совсем недавно), и внутренности тут же завязываются в кровоточащий узел.
Сид наклоняется к ней близко-близко. Он кричит ей в лицо, Яна чувствует на лбу горячее дыхание и капельки слюны:
– Какой ребенок?! Очнись! Нет никакого ребенка! Ты слышишь?!
Янины губы приоткрываются в подобии улыбки. Ну, конечно, он ведь не знает, что она решила оставить малыша!
Кажется, плечи вот-вот раздавит в безжалостных тисках. А крики все не умолкают, лишь прерываются судорожными взрывами не то хохота, не то рыданий.
– Я сам возил тебя на аборт! Сам забирал! Ты больная!!! Нет больше никакого ребенка!
Кажется, эти вопли вот-вот вскроют ее череп, как вздувшуюся консервную банку. Яна силится открыть глаза, поймать взгляд Сида, но ничего не выходит. Веки безнадежно склеились, и на их изнанке мелькают жуткие смазанные картинки.
…Стерильная клиника, безвкусный воздух из кондиционеров. Длинный коридор, Яна бредет по нему, то и дело поглядывая по сторонам. Где же нужная дверь?
Убогая казенная ширма, за ней громоздится гинекологическое кресло. Босые ноги холодит гладкий серый кафель.
Проходит время, непонятно, сколько времени. Тот же бесконечный коридор, только теперь ей навстречу торопливо шагает Сид.
– Ты как, бэби?!
Он бережно держит ее под руку, распахивает перед ней дверь – и вот они уже в родной комнате с белыми стенами. Яне хочется пить, но это подождет. Лучше всего сейчас забраться под одеяло и спать, спать, спать…
– Мне постелить что-то? Будет кровотечение?
Яна лишь вяло отмахивается и тяжело оседает на постель. Ну вот она и дома. Все позади…
