– Она, наконец, понимает, каково это – забыться с кем-то, – сказал он. – Это такая любовь, когда ты полностью поглощен этим человеком.
На следующий день у нас выходной и на улице ливень. С помощью африканских плясок мы так и не смогли заставить дождь пойти, но в ту самую секунду, когда мы заканчиваем снимать, небеса разверзаются.
Я провожу утро у себя в гостиной, просматривая многочисленные стопки журналов, которые продолжают приходить по почте благодаря подписке. Потом я стараюсь упорядочить свою коллекцию DVD, сложить одежду в ящики. Я непреклонна в своем решении не выходить сегодня на улицу. Меня пугает не столько дождь, сколько тот, кто может гулять под ним. Я избегаю Джордана. Не потому, что я не хочу его видеть – каждой клеточкой тела я жажду выбежать в коридор, чтобы его найти, – но я не знаю, что я скажу. Или знаю.
Это не важно. Есть Райнер: милый, сексуальный, прекрасный… и по какой-то невероятной причине он и вправду хочет быть со мной. Кроме того, магнетическое притяжение Джордана наверняка действует даже на дверные ручки. Естественно, мы только играли, но я не могу не думать о том, что мы были совсем рядом. Так вот из-за чего актеры постоянно расстаются и изменяют друг другу? Из-за такой близости? Близость ли это в полном смысле слова? Я не могу представить, что Джордан не почувствовал то же самое, но, может быть, после того, как ты проделал это столько раз, ты учишься отделять себя от этих эмоций. Может, я все не так понимаю. Может, это и правда притворство.
Я хочу, чтобы Райнер был здесь. Я уверена, что это все происходит потому, что его нет. С ним я бы себя так не чувствовала. Я бы так сильно не хотела увидеть Джордана. Мне бы не пришлось сажать себя под домашний арест.
К двум я уже схожу с ума, и единственное, что осталось у меня из запасов, – это бутылочка с горчицей и банка маринованных огурцов. Я попросила, чтобы отменили эту магическую доставку в мой холодильник. Мне было жаль, что большая часть еды пропадала, но сейчас я жалею, что отказалась. К несчастью, сейчас мне пора покидать свою территорию. Чтобы противостоять стихии, я вооружаюсь резиновыми шлепанцами и дождевиком. Затем открываю дверь и спускаюсь вниз.
Я заглатываю магазинный сэндвич, а затем застегиваю дождевик, тот прочный дождевик из Орегона, который я почти случайно захватила сюда. Внутри довольно душно, и вместо того, чтобы вернуться наверх, я решаю рискнуть и прогуляться по пляжу. Мне нужно проветрить голову, и если я не видела Джордана в холле и в магазине, он наверняка у себя в комнате.
Мне нравится солнечный свет, но когда идет дождь, я чувствую себя почти как дома. Все дело в запахе. Даже здесь, где соленая вода проникает повсюду, дождь все равно пахнет так же. У него запах прохладного мха, насыщенный запах сосны или головокружительный аромат лаванды. Появляются тучи, я расслабляюсь, и все вокруг становится тихим, менее резким. Мир словно смягчается.
На пляже пусто. Я оставляю свои шлепанцы у камней и зарываюсь пальцами в песок. Дождь оставляет маленькие точки, жаля мои ноги, словно насекомые. Я направляюсь на запад, туда, где пляж заворачивает и тянется дальше. На улице туманно, и дождь усиливается, падая наискосок длинными каплями. Я иду, опустив голову и глубже спрятав руки в карманы.
– Эй! – слышу я голос позади меня и, повернувшись, вижу Джордана, бегущего за мной в промокшей насквозь, натянутой на голову синей фуфайке. При виде него все внутри переворачивается. Мои вены – как электрические провода.
– Боже, я зову тебя уже пять минут, – еле выговаривает он, задыхаясь.
– Я не слышала.
Он подходит ближе. Я вижу, как он дышит. Как его грудь поднимается и опускается. Вижу капли, повисшие на лбу и невероятно длинных ресницах.
– Я заметил, что ты спустилась, – говорит он.
– Ты весь вымок, – отвечаю я.
Он смотрит на свою фуфайку, а потом оглядывает заброшенный пляж.
– Пойдем. – Он хватает меня за руку и тащит по пляжу. Ладонь, обхватившая мою, ледяную, теплая на ощупь. Но пальцы холодные. Они находят мои и переплетаются с ними. Через дождевую завесу мне даже не видно, куда мы идем.
Я поднимаю взгляд и вижу шеренгу матерчатых тентов, по их крышам стучит дождь. Вход перегораживает веревка. Джордан отвязывает веревку и откидывает полог.
– Это собственность отеля, – нерешительно произношу я.
Он смотрит на меня, словно говоря, что это чушь и что если я хочу мокнуть под ливнем, это, конечно, круто, но он не собирается. Я ныряю внутрь. Джордан следует за мной. Когда мы оказываемся внутри, он фиксирует ткань веревкой. Мы будто в палатке, и здесь есть два шезлонга, стоящие бок о бок. Они накрыты влажными полотенцами, и Джордан протягивает мне одно, а сам вытирается другим. Он расстегивает молнию на своей фуфайке и вешает ее на спинку, затем промокает лицо и волосы. Замечаю, как футболка облепила его торс, подчеркнув мускулатуру груди, очертания рук. Тех самых рук, которые вчера так крепко меня обнимали. «На съемочной площадке, – напоминаю я себе. – В выдуманном мире».
Он смотрит на меня.
– Ты в порядке?
Я понимаю, что все еще сижу в дождевике, держу полотенце и пялюсь на него.
– Ага. – Я снимаю дождевик и складываю его. Мне очень холодно, и влага, похоже, пропитала меня до самых костей.
– Держи. – Он берет сложенное полотенце, лежащее в ногах на его шезлонге, разворачивает его и тянется, чтобы накрыть им мои плечи. Его рука касается моей, и я чувствую его влажную кожу, следы дождя. И от этого еще больше покрываюсь мурашками.
– Спасибо, – говорю я. Накрываюсь вторым полотенцем, подтыкаю его под ноги и натягиваю под подбородок.
Джордан смотрит на меня.
– Спряталась, как жучок в башмачок. – Он ложится рядом со мной, бок о бок, и делает то же самое.
Я смеюсь.
– Ты что, правда сейчас это сказал?
– У меня есть младшая сестра, – говорит он как ни в чем не бывало.
После этого мы замолкаем, и я слушаю стук дождя по ткани. Тихая, мелодичная дробь.
– Мне нравится приходить в монтажную, – начинаю я. – Нравится, что ты мне все там показываешь. – Джордан ничего не говорит, но я слышу, как он вздыхает рядом. – Я много думала о том, что ты сказал. О том, что искусство – это не вакуум.
– Даже так?
– Да. – Я перекатываюсь на бок, чтобы видеть его лицо. Джордан поворачивает голову, его глаза встречаются с моими. Я вдруг невероятно остро осознаю, как близко сейчас наши лица. Не больше, чем в паре дюймов друг от друга. Я думаю о том, каким был вчера наш поцелуй. Какие мягкие у него губы. Какие сильные руки.
– Это интересно, – говорю я. – Благодаря этому я хочу больше узнать обо всем съемочном процессе.
– Так и поступи, – отвечает Джордан, все еще глядя на меня – Это самое лучшее в нашем виде искусства. Оно объединяет людей. Каждый полагается на другого. Ты становишься членом некой общности.
