– Это Кассандра и твоя мать, – говорит она. – Кто именно из нас «публика»?
– Она встречается с Джейком, – выпаливаю я.
Я не слышу ни вздоха, ни оханья, ни даже той тишины, когда человек теряет дар речи от удивления.
– Я знаю. Я видела их, – говорит мама будничным тоном, будто я сказала ей, что съела на обед сэндвич с джемом и арахисовым маслом.
– Так ты знала?
Я представляю, как она замирает перед холодильником, ставит молоко на место и упирает руку в бедро.
– Милая, вы очень долго были друзьями. Все меняется.
– Она встречается с Джейком, – медленно говорю я. Словно слова обретут для нее смысл, если я буду произносить их по отдельности.
– Разве у них нет права тоже быть счастливыми?
Я делаю глубокий вдох.
– Конечно. Просто… – Моя мама не знает о том, что мы с Джейком целовались и о том, как после этого разозлилась Кассандра. – Кассандра всегда говорила, что, если двое из нас будут вместе, это разрушит нашу дружбу.
– А ты что думаешь?
– Я не знаю, – говорю я, проводя рукой по холодному мрамору столешницы. – Это было странно и дико: видеть их вот так, здесь. Я вышла из себя. – Я сажусь на высокий стул и поворачиваюсь к окну. Обычно я не говорю с мамой о таких вещах, но слова вылетают одно за другим. О том, как я увидела Кассандру и Джейка на диване. Об ужине с Райнером. О том, каким неловким было наше прощание.
Когда я заканчиваю, она отвечает не сразу.
– Мам?
Я слышу ее вдох и медленный выдох.
– Я понимаю, милая, – говорит она. – Но мне кажется, ты должна быть к ним снисходительней. Я не думаю, что ты расстроена из-за того, что они вместе; я думаю, ты расстроена потому, что они тоже изменились. Все меняется.
– Я не думала, что мы изменимся, – говорю я. В горле непонятно откуда взявшийся ком.
– Ты не можешь винить их за то, что они продолжают жить без тебя.
– Но им правда обязательно делать это вместе?
Я слышу, как вдалеке звенит ее смех.
– Ну, – говорит она, – лучше было бы спросить: «Стоит ли из-за этого терять друзей?» – Она меняет тему, рассказывая про мою сестру и Аннабель, а затем говорит: – Мне пора. Я люблю тебя. – И отключается.
Я кладу телефон на стол. Она, конечно, права. И я скучаю по ним. Я скучаю по ним обоим. Я хочу позвонить Джейку и рассказать ему о проекте Уайатта по очистке океана. Тот придумал его, чтобы возместить ущерб, который фильм мог нанести окружающей среде. Я хочу позвонить Кассандре, сказать ей, что Райнер наконец поцеловал меня и услышать ее визг и расспросы о том, каково это, мягкие ли у него волосы и что он говорит мне, когда мы одни.
Но мне пора на репетицию, а еще этим утром нужно зайти в монтажную и посмотреть отснятые вчера материалы. Вчера мы переснимали первую сцену фильма, где Август выносит на берег, окровавленную и разбитую. В этот раз вышло лучше, и я думаю, Уайатт с этим согласился. Он даже попросил меня посмотреть запись. Он никогда не просил меня внести свою лепту, и я должна прийти вовремя. Через двадцать минут нужно быть в гримерной.
Монтажная располагается на первом этаже в зале заседания. Темные шторы всегда задернуты, и мне жалко монтажеров. Приехав на Гавайи, они целыми днями торчат здесь, глядя на экраны. Мы хотя бы регулярно работаем на улице.
Когда я вхожу, меня приветствует Гиллиан, главная по спецэффектам. Она невероятно высокая, у нее рыжие от хны волосы, и она носит очки в разноцветной проволочной оправе. Я никогда ей этого не говорила – потому что не знаю ее достаточно хорошо, – но она немного напоминает мне о доме.
– Привет, – здоровается она и кладет твердую руку мне на плечо. – У нас уже все для тебя готово. В моем кабинете. – Она захлопывает дверь ногой и ведет меня в комнату с серыми стенами и большим пластиковым столом, на котором четыре компьютера и три клавиатуры. На экране стоп-кадр пляжа.
– Садись. – Гиллиан пододвигает ко мне рабочее кресло, и я плюхаюсь в него. Она наклоняется и начинает стучать по клавишам. – Я рада, что ты здесь, – говорит она. – Райнер присоединится?
– Нет, – отвечаю я и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на дверь. – По крайней мере, я так не думаю.
Гиллиан разворачивает соседнее кресло и садится, грудью к спинке.
– Готова?
Я улыбаюсь в знак согласия. Показываю ей большой палец.
Мы просматриваем дубли. Странно видеть себя на экране вот так. Я уже видела записи со своим участием раньше – рекламу, некоторые постановки городских театров, которые были сняты на камеру, но это совсем другое. Спецэффекты еще не добавлены, но нет никакого притворства, как на сцене или площадке. Это просто мы, и мне кажется, что я смотрю домашнее видео со своим участием, только там не совсем я.
– Материал еще не обработан, – говорит Гиллиан. – Но все равно неплохо, да?
– Очень, – киваю я.
Она подмигивает мне и кликает на другой дубль. Уайатт всегда говорит о совпадении кадров, о том, что моя рука должна быть в определенной позиции, когда я говорю определенное слово, чтобы потом, когда они будут собирать фильм вместе, у них все сошлось. Я поняла это в теории, но сейчас все приобретает смысл. Фильм – это один огромный пазл, части которого разбросаны по полу гостиной. Только потом, когда все части вместе, ты понимаешь, что он образует одну историю.
У Гиллиан звонит телефон. Играет песня Dancing Queen группы ABBA.
– Любимая песня семидесятых, – говорит она. – Вот такая я старая. Только никому не говори. – Гиллиан отвечает на звонок. Она кивает несколько раз, затем прикрывает микрофон рукой. – Я пойду, заберу часть снятого материала с площадки, – говорит она. – Подождешь пять минут?
– Конечно. – Наверное, мне нужно идти, но я хочу остаться. С Гиллиан весело проводить время. Она напоминает мне о крутой тете, персонаже из фильмов. Ну, той, которая позволяет тебе пить вино за ужином и помогает «позаимствовать» машину родителей, чтобы сбежать на выходные. Мои мама и папа оба – единственные дети в семье, так что у меня никогда такой тети не было. Однажды один из братьев предложил купить нам с Кассандрой водку для нашей вечеринки с ночевкой. Мы согласились, – по большей части потому, что хотели выглядеть крутыми, – но он так и не довел дело до конца. В итоге, когда я спросила его об этом, меня услышали родители, и мы оба с ним попали на неделю под домашний арест.
Я не говорю, что Гиллиан одобрила бы распитие алкоголя несовершеннолетними, но бывают взрослые, которые не настолько почитают правила. Обычно это те, у кого нет детей.
Она уходит, раздавая по телефону какие-то указания, а я остаюсь один на один со своим изображением на экране. Мой снимок крупным планом все еще на паузе. Я лежу на пляже, вся в крови, и мои волосы раскинулись спутанной паутиной. Мне кажется, я – или она – умираю от потери крови, и это нелепо, потому что (1) Август не умирает, и (2) это даже не кровь. В моем присутствии гель для волос смешали с шоколадным сиропом и пищевым красителем, велели мне лечь, нарисовали крестик на моем животе и начали лить сверху эту смесь.
