Так дело не пойдет, строго объявил Гильберт, когда они снова оказались у него в номере. Они поедут к Сосновым островам, пройдут путем Басё. Гильберт, как пилигрим, пройдет путь духовного очищения, а Йоса может быть его ассистентом.
Йоса с поникшей головой сидел на одном из кубов. Гильберт сомневался, что японец его правильно понял. Никакой реакции. Может быть, он просто медитировал.
Гильберт прилег на кровать с книгой Басё. Через несколько минут буквы стали расплываться у него перед глазами. Узнать бы, что там делает Матильда. В Токио теперь день. Он посчитал разницу во времени. Наверное, она как раз встала. Варит кофе и садится завтракать. Одна? Не сидит ли уже на его месте длинноногий смеющийся практикант? Стоило подумать о Матильде, как внутри загорелось, горячий шар поднялся из живота и ударил изнутри о свод черепа, и в комнате стало жарко от его злости. Закапало с потолка, потекло по стенам, осадки в комнате, сырость дошла уже до щиколотки. Гильберт злобно вскочил с кровати, бросился на один из кубов и стал набрасывать в гостиничном блокноте маршрут путешествия, ожесточенно надавливая на гостиничную ручку. Нижний лист — рельефная копия для Йосы. Надо строго придерживаться маршрута Басё. Возникнут дополнительные пожелания — пусть юноша о них заявит.
К ужину Йоса принес снизу два пластиковых контейнера бенто, купленных в лавочке на улице. На одном из кубов стоял чайник, чашки и лежали чайные пакетики. Гильберту не пришло в голову исследовать куб пристальней, иначе он бы обнаружил, что с одной стороны куб открывается, а внутри него — мини-бар с разными напитками и закусками. Хорошо, что Йоса разобрался. Он заварил зеленый чай. Аскетический чай для путешествия пилигримов, полного лишений. Очевидно, Гильберту придется привыкать к чаю.
Йоса открыл контейнеры, выложил палочки, налил чай. Рис с черным кунжутом, морковь, нарезанная в форме цветов, ломтики редьки, по кругу выложенный тофу, жареный карп, серо-зеленые овощи с кусочками розового имбиря. Молча поели, и Йоса робко заговорил. Стал оправдываться. Сегодня они побывали в одном из известнейших селений Японии. Образец социального жилья 1950-х, типовая застройка, стабильное жилье для тех, кто переселился в города из сельской местности. Электричество и водопровод, гигиена и современность. Квартиры крошечные, для беднейших и самых социально уязвимых, чтобы создать ощущение защищенности и интеграции в обществе, когда на закате теплый свет проникает в миллионы окон, когда вечером возвращаешься с работы, входишь в натопленное помещение со всеми благами цивилизации. Конечно, за столько лет глянец поблек. Уровень преступности вырос, дома заброшены. Многие стоят пустые. Пока другие страны гордились тем, что переняли принцип простой массовой жилой застройки согласно японским строительным традициям, а именно взяли за образец скромные деревянные дома с тонкими стенами и раздвижными дверьми, сама Япония стала рассматривать новые бетонные башни не как развитие национального архитектурного стиля, а скорее как символ открытости всему миру и интернациональности.
Теперь подобные районы социального жилья — символ упадка. Сброситься с такого дома — это знак.
Какой знак, поинтересовался Гильберт.
Йоса Тамагочи не смог дать ему ответа.
Рано легли спать.
Гильберту приснился гигантский плавающий гриб, высотой с дом, продырявленный окнами, как будто его прогрызли огромные улитки. В таком грибодоме жить скверно, стены покрыты плесенью, все затянуто черной слизью. Во сне Гильберт злился, что молодой японец заразил его своей депрессивной энергией, и теперь ему, Гильберту, снится черт знает что. Смотрел бы сам свои кошмары. Парень, сказал Гильберт и брезгливо ткнул пальцем в черную слизь, и правда ни на что не годится, полный неудачник.
Аокигахара
Дорогая Матильда,
молодой человек, с которым я столкнулся в Токио, отправляется со мной в небольшое путешествие. Он готов пройти со мной дорогой Басё как пилигрим, может, по пути он образумится. Йоса чрезвычайно чувствителен, зациклен на себе и бесконечно избалован, оттого-то я и полагаю, что ему пойдут на пользу скудное пропитание, долгие пешие переходы, красота японских пейзажей и традиции японской поэзии. Ведь это, в конце концов, не дело: речь идет о его же родной стране, а не о моей, а я-то лично, ты знаешь, не большой любитель разглядывать растения, волны и горы на чужих континентах. Но на сей раз не вижу другого выхода, не могу оставить этого юношу одного в его состоянии. Он вынудил меня уступить: по дороге мы будем посещать места и по его выбору. Среди прочего — лес самоубийств Аокигахара и вулкан Михара на острове Идзуосима, в кратер которого бросаются те, кто устал от жизни и хочет особенно эффектно покончить с собой. К сожалению, эти места находятся в стороне от маршрута Басё, совсем даже в противоположном направлении, впрочем, недалеко от Токио, что свидетельствует не только о том, что суицидная мода здесь не меняется веками, но и том, что для сведения счетов с жизнью здесь приспособили уже традиционные маршруты для пикников. Как бы то ни было, чтобы не делать крюк, мы начнем наше путешествие с желанных ему мест, а потом поедем на север.
Они выехали из Токио на поезде, потом пересели на автобус, и Гильберт сердился, что они практически двигаются в обратном направлении. Вместо севера они ехали на юг, в сторону Фудзи. Лес, который был так необходим Йосе, находился у ее подножия. Йоса вез свое имущество в спортивной сумке, Гильберт взял с собой только портфель. Чемодан он оставил в камере хранения в гостинице — зачем пилигриму чемодан, только обуза. В портфеле у него лежали несессер и смена белья, перьевая ручка, чернила, записная книжка, а также зонтик и на всякий случай набор пластиковых столовых приборов из самолета. В автобусе портфель бесформенно возлежал у него на коленях.
Басё, отправляясь в путь, жаловался на изрядный багаж: плащ от дождя, увесистый набор для письма и рисования, но более всего его тяготили прощальные подарки от друзей — совсем не запланированные, но вернуть их было никак нельзя, и из вежливости пришлось тащить их с собой.
Багаж Гильберта, в принципе, состоял из того же, что и у Басё, исключая только теплую одежду для ночных холодов, поскольку Гильберт предполагал, что они все-таки не будут ночевать под открытым небом. Не взял он с собой и кимоно для купания, потому что купаться на общественных пляжах не будет случая, времени, да и не было большой охоты, и прощальных подарков тоже не было — никто им на прощание ничего не поднес.
Никто и не попрощался. Уехали и уехали, никому нет дела, занесло человека на край света — пусть делает там что угодно. Там, в Германии, вообще понимают ли разницу между Токио и областью? Разницу между главными островами Японского архипелага и скоплением крошечных островков, разбросанных по отдаленным бухтам этих главных островов, разницу между целым и частицами? Если смотреть из Германии, то сложно назвать поездку из Токио в регион путешествием, все равно что никуда и не передвигался. Это маленькое путешествие внутри большого — с немецкой точки зрения, весьма сомнительного.
Йоса уступил ему место у окна, но любоваться было не на что. Краем глаза Гильберт подмечал, как Йоса рядом с ним поглощал немыслимое количество еды, бог весть откуда взявшейся. Завернутые в фольгу треугольные пирожки с разной начинкой, которую Йоса всякий раз объявлял, прежде чем съесть: маринованная слива, тунец, некий золотой гриб, говядина, шпинат. Йоса что, так и не понял, что они пилигримы и им положено терпеть в пути лишения и тяготы? Или он перед смертью наедается? Наконец, Гильберту надоело, и он согласился съесть черный, как ночь, треугольный пирожок с крабом в майонезе.
