Возможно.
И… наверное, следовало бы проявить толику благоразумия, задать вопросы, пусть и неудобные, но способные избавить Василису от неловкости, если вдруг окажется… она затрясла головой.
Что окажется?
О чем она вовсе думает? Или и вправду надеется на нечто большее, нежели простое знакомство? Или…
— Утка сгорит, — дипломатично заметила Ляля.
— Не сгорит, — Василиса ловко перевернула грудки на другой бок. Шкурка вышла румяной, поджаристой, однако без некрасивых черных подпалин, которые порой случались, стоило чуть недоглядеть. — А его я приглашу… и тогда сама обо всем выспросишь.
— Куда уж мне, — буркнула Ляля, отворачиваясь. — Да и не пригласите…
— Отчего?
Духовой шкаф, купленный тетушкой незадолго до смерти, да так и оставшийся в доме, ибо был он слишком тяжел и неудобен, чтобы перевозить, разогрелся во мгновение. И, стало быть, осталась еще сила в огненных камнях.
— Окаянства не хватит, — Ляля помешала соус. Ягода разваривалась, придавая вину темный маслянистый оттенок. — Прежде бы хватило, а теперь… совсем они вас выпили.
— Кто?
— Родственнички, — Ляля сказала и поджала губы. — Я ж помню, какой вы были… а они… эх…
Она больше ничего не добавила, только посторонилась, позволяя открыть духовой шкаф, куда и отправилась утка. А Василиса вернулась к соусу.
Пару кусочков сливочного масла для глянцевости и лоска.
Соль.
Немного темного сахара.
И перец. На сей раз можно и душистый.
Никто ее не выпивал. И родичи любят Василису. Просто… им сложно друг с другом, слишком уж разными они уродились, так что уж тут? И никто-то не желает Василисе зла, наоборот…
Она выключила огонь.
И сито достала, не удивившись, что лежит оно в том же шкафу, где хранила его Алевтина. И само-то прежнее, с выглаженной за годы ручкой, с сеткой столь мелкою, что глядится она сплошною.
— Картошку порежь, пожалуйста, — попросила Василиса, устанавливая сито над чистой кастрюлей. Настроение вдруг испортилось, хотя причин для того не было.
Ни одной.
А оно взяло вдруг и… и соус медленно пробивался сквозь сито, стекая в кастрюлю тяжелыми густыми каплями. Василисе оставалось лишь ложечкой водить по неотцеженной массе, раздавливая оставшиеся ягоды. И Ляля молчала, верно, сообразив, что сказала лишнего.
С ней это случается.
И…
…острые говяжьи ребра, вот что она приготовит. Потом. Когда решится все же пригласить Демьяна Еремеевича на ужин.
Или на обед.
А она решится… всего-то в ней хватает, окаянства в том числе.
Глава 16
К Никанору Бальтазаровичу Демьян заглянул, пусть и не сразу. Все-таки сперва следовало привести себя в порядок и поесть, потому как кексы, пусть и были до невозможности хороши, но оказалось, что одних кексов ему мало.
То ли дело мясо.
В ресторации было малолюдно, то ли по причине времени, когда обед уж минул, а ужин еще не наступил, то ли по иной какой. Зато и заказ принесли быстро.
От и ладно.
Ел Демьян сперва жадно, сам стесняясь этакого вдруг аппетита, вовсе для него не характерного, но по сторонам все ж глядел.
И не удивился, заметив у окна давешнюю чахоточную девицу, ковырявшуюся в тарелке с видом весьма раздраженным. Девица щурилась, хмурилась и будто бы вела с кем-то незримым спор, в котором, кажется, проигрывала.
Верно, почувствовав взгляд, она резко повернулась и… что-то да полыхнуло в темных ее глазах.
Или показалось?
Сидела она далеко, а Демьян вот… поклонился, но в ответ его и кивка не удостоили. Девица резко встала и вышла из ресторации.
Интересно.
Или… мало ли что могло ее обозлить? Быть может, Демьян и близко отношения к тому не имеет. И вовсе все, что произошло, есть не более чем глупая случайность. Со всеми бывает. А он надумал себе. И поспешно допивши холодный чай, Демьян поднялся.
Он знал, с кем посоветоваться.
И не ошибся.
Никанор Бальтазарович слушал весьма внимательно. Сидел, подперши щеку кулаком, глядя куда-то вдаль, будто вовсе не было ему дела ни до Демьяна, ни до нехитрой его истории. Но стоило Демьяну замолчать, как он покачал головой и произнес:
— Вот оно как значит… интересно.
— Что именно?
— А все… все интересно… но пока мне ваши мысли хотелось бы услышать. Думаете, и вправду охотники?
— Нет, — вынужден был признать Демьян. — Были б охотники, двумя выстрелами дело бы не ограничилось. А тут… пальнули и тишина.
— Может, баловался кто?
— Может, и баловался, только…
…когда по бутылкам аль иным каким мишеням палят, то тоже на двух выстрелах не останавливаются.
— В меня бы не попали, там карниз так нависает, что выцелить кого-то внизу — задача непосильная, а вот напугать коня, чтобы понес…
— Тогда надо было знать, что конь боится выстрелов, — возразил Никанор Бальтазарович, закручивая соломенный ус.
— Тут, сколь понимаю, это не секрет. Да и многие лошади пугливы, а уж на узкой тропе хватило бы и того, чтобы лошадь шарахнулась.
Никанор Бальтазарович кивнул, то ли сам себе, то ли с выводами Демьяна соглашаясь.
— Возможно… вполне возможно… вашего двойника вчерашним днем убить пытались. Стрелок появился…
— Взяли?
— Само собой. Только… понимаете ведь, что народец это тугой. А стрелок и вовсе. Дурман у него вместо мозгов. И идеи благородные… вот как, скажите, из благородных идей этакая пакость родится? — будто удивился Никанор Бальтазарович. — Но что идейный, так плохо, да… с идейными беседовать бесполезно. Допрос-то учинили, только знает он немного… указали цель, велели устранить пособника кровавого режима. Он и рад был. Еще денег заплатили.
— Много? — самому вдруг стало интересно, во что его голову оценили.
— Пятьдесят рублей.
Не особо.
Даже обидно как-то, что на большую не насатрапствовал.
— Ничего, это еще начало только, — поспешил утешить Никанор Бальтазарович. — Уверен, вы партии весьма дорого обойдетесь… но…
Он замолчал, позволяя додумать очевидное: если убить пытались в Петербурге, стало быть, поверили, что Демьян там. А если так, то, стало быть, нету смысла им его еще и здесь искать.
— Все-таки совпадение?
— Не верю я в такие совпадения, — Никанор Бальтазарович подошел к темному шкапу, стеклянные дверцы которого были прикрыты развеселенькими занавесочками, скрывавшими содержимое шкапа от любопытных глаз. — Вот не верю и все тут… сдается мне, столкнулись мы с вами с чем-то донельзя любопытным…
