— Уфология, мадам, интересна не сама по себе, а применительно к реальным людям. Вот я знаю, что здесь, в Энске, видели НЛО еще во времена Второй Мировой. Был целый отряд Аненербе, искал тут…
Честно говоря, мы с Янкой слушали Хоттабыча, раскрыв рты. Не то чтобы умных мужиков в нашем окружении не хватало, но чтобы и умный, и красивый, и язык отлично подвешен — это уже редкость. К тому же… Да просто интересно же! И про НЛО, и про Аненербе, и то что Клавдия Никитишна рассказывала — тоже. Она застала войну совсем девчонкой, отряд Аненербе видела своими глазами, и не только видела, сама по ним стреляла из трофейного «шмайсера».
В общем, узнали мы очень много интересного, хоть и в целом бесполезного. Потому что о кладе графини Преображенской не было сказано ни слова. Впрочем, мы с Янкой конкретно о кладе и не спрашивали. Еще не хватало, чтобы в следующее посещение «Бляхина клуба» ушлые аборигены предлагали мне купить по сходной цене настоящую карту сокровищ!
— Гомик! — трагичнейшим шепотом сообщила сестра, глядя на гремящего посудой у мойки Аравийского так, словно тот ее оскорбил в лучших чувствах… то есть, судя по внезапному выводу, именно что оскорбил, и в самых лучших!
По счастью, за шумом воды и собственным вполне музыкальным мурлыканьем тот ее не услышал, по крайней мере, ни интонации мурлыканья, ни выражение спины не изменились.
— Как есть гомик, — горестно продолжила Янка. — Что ж за подлость-то?!
— С чего ты взяла? — так же тихо спросила я.
Сказать, что я поразилась, значит, не сказать ничего. Хоть стреляй меня, а ничего голубого в нем не было! Голос, внешность, еще что-то неуловимое, запах, что ли? — все это выдавало настоящего, стопроцентного альфа-самца. Прямо хоть в Палату Мер и Весов выставляй, как эталон одного гетеросексуала. Я уже молчу, что на Янку он глядел в точности как сама Янка — на торт, а теперь сестрица такие фигвамы лепит?
— Завтрак приготовил, — буркнула Янка, с несчастнейшим видом подтянула к себе блюдо с последним куском тортика и драматично вонзила ложечку в крем.
Я так и поперхнулась.
— Мало ли кто готовит? Может, он в благодарность за лечение! Или хвост перед тобой распускает. Дуришь, Преображенская!
— И посуду моет, — прокурорским тоном продолжила сестра, сверля взглядом остатки шоколадно-творожно-малинового великолепия.
Я вздохнула. Ну да, посуда… посуда — это серьезно. Мамуля часто вспоминает, как когда-то папуля готовил для нее завтрак, но вот к грязной посуде он и не прикасался никогда.
— Пол подмел. — Янка загнула три пальца и предъявила мне получившуюся фигуру. А потом добила совершенно неотразимым: — И постель заправил!
— Да он же тебя взглядом так и облизывает! — неуверенно запротестовала я.
Вместо ответа сестрица с яростным фырканьем натянула футболку на груди. Очень даже красивой груди… нулевого с половиной размера.
Что, конечно, само по себе ничего не значило, и Янку даже красило! Но вот вкупе со всем прочим? И какой мужик готовит на завтрак аж целый торт? Да еще такой вкусный… это вам не Мишель со звездами! Я посмотрела на Хоттабыча, вытирающего тарелки и составляющего их аккуратной стопочкой, совсем другими глазами. Надо же, до чего внешность бывает обманчивой!
Именно этот момент он и выбрал, чтобы обернуться к нам с солнечной, словно пустыни родного Ливана, улыбкой. Увидел Янкину трагическую морду, резко погас, вопросительно глянул на меня.
Я отвела взгляд. Ну… была у меня, конечно же, мысль спросить напрямую: признавайся, мол, ты по мальчикам или по девочкам? Благо, Клавдия Никитишна после завтрака променяла нашу компанию на компанию неполотой свеклы и некормленных курей. Но как-то… Ну как-то неправильно задавать такие вопросы. Невежливо.
Впрочем, кое-какие вопросы ему задать все равно надо.
С вопросами Хоттабыч меня опередил. Вполне спокойно снял фартук, повесил кухонное полотенце и сел напротив.
— Чем я вас огорчил, милые леди?
Янка фыркнула, так и не поглядев на него, и набила рот тортиком.
Ну вот что это, а? Иногда моя сестра ведет себя, словно ей пять лет. Еще бы губы надула!
— Ничем, — за обеих соврала я, и Хоттабыч точно понял, что соврала. Но протестовать не стал, лишь чуть грустно улыбнулся, чем разозлил меня еще сильнее. — Как ваша голова, Фарит?
— Намного лучше, чем могло было быть. Примите мою благодарность, прекрасные леди, — сдержанно кивнул он. — Вы спасли мне жизнь. Ведь вы — медики?
— Я медик. Хирург-травматолог. Кружится? Тошнит? — не дала ему сбить себя с толку я.
— Немного кружится, не тошнит. В глазах не двоится. Затылок почти не болит. У вас легкая рука.
— Скорее уж это был легкий кирпич, или чем там вас стукнули.
— Или очень твердый череп, — пробурчала Янка, с ненавистью глядя на оставшуюся четверть кусочка торта. Видимо, не лезло, даже если утрамбовать и попрыгать.
— И очень твердый череп, — покладисто согласился лось арабский. — Я понимаю, вас интересует, что случилось и чем вам это грозит.
— Угу, — синхронно ответили мы с Янкой, и я продолжила: — Думаю, стоит обратиться в полицию.
— Не стоит. Вряд ли полиция чем-то поможет.
— Мы хотим знать правду, Фарит. Для начала, кто вы такой на самом деле.
Несколько мгновений Хоттабыч смотрел на меня с глубокой укоризной, словно говоря: ну как же такая милая девушка может быть настолько недоверчивой! Разумеется, взгляда я не отвела. Потому что — может. И будет. Доверчивые в нашей Раше не выживают.
— Для начала обращайтесь ко мне на ты, Анна. Вы слишком официально. И если я вам скажу, что я майор Интеллиджент Сервис Лоуренс Аравийский, вы же мне не поверите, не так ли? — очень-очень печально спросил он.
Наступила наша с Янкой очередь молча таращиться. Янка даже поперхнулась от такой наглости.
— Не похож, — вынесла я вердикт.
— Какая жалость, — пожал плечами наш нахальный лось. — Тогда придется довольствоваться тем, что есть. Фарит Хоттабович Аравийских…
— Сын турецкоподданного, — пробурчала Янка.
— Эм… почему турецкого? — не догнал лось.
— Потому что похож, только белого шарфа не хватает, — окончательно запутала его моя добрая сестра.
— Ничего не понимаю. — Лось обхватил голову обеими ладонями, словно это могло помочь его мозгам не взорваться. — Кажется, я поторопился сказать, что все хорошо. Может быть, у меня бред и галлюцинации?
— Сам ты бред и галлюцинации, — фыркнула Янка. — Фарит Хоттабыч Аравийских, это ж надо придумать!
— Яна, неужели ты думаешь, что я бы сам назвался так? Добровольно?!
У него стали такие несчастные глаза, а в голосе прозвучало такое неподдельное возмущение, что я поверила. Безоговорочно. В смысле, что сам бы не назвался так ни за какие коврижки.
