– Да я самая обыкновенная, Саш. Просто мой муж хочет, чтобы я такая была… А на самом деле… Ты же ничего не знаешь обо мне, Саш!
– Так расскажи…
– Все-все рассказать? Всю правду?
– У тебя глаза такие сейчас, Насть… Она что, такая ужасная, эта правда?
– Да. Наверное. Но какая есть, такая есть. Правда в том, что я вышла замуж по расчету. Что я мужа своего не люблю. Что сына своего маме отдала… Вернее, променяла его на материальное вознаграждение.
– Не понял… Как это – променяла на вознаграждение?
– Да очень просто, Саш. Мой муж не захотел видеть в своем доме моего ребенка. За то, чтобы его не видеть, он платит моей маме деньги. Правда, это называется очень прилично… Это называется участием в его воспитании. То есть мама воспитывает моего ребенка на деньги моего мужа… Ужасно это слышать, да? Но в этом и есть правда…
– А зачем… Зачем ты это сделала, Насть? Ведь ты любишь Егорку, правда? Я же видел, что ты его любишь!
– Да. Очень люблю. А зачем я это сделала… Я не знаю, как ответить на этот вопрос, Саш. Наверное, духу не хватило тогда на своем настоять. Маме уступила. Мама очень хотела, чтобы я вышла замуж за Бориса, чтобы красиво устроила свою жизнь… И мама очень любит Егорку. Ей просто не хотелось его делить со мной. Вот и все. Я ведь очень рано его родила, я даже последнего школьного класса не окончила! Вот мама и решила, что она ему больше мать, чем я…
– Ну, мало ли, что мама решила!
– Понимаешь, не все так просто… Мой папа очень переживал всю эту ситуацию… Ну, когда я забеременела в шестнадцать лет… Нет, он меня очень поддерживал, но все равно переживал! Он умер за неделю до рождения Егорки…
– А, ну да! Я теперь понял! Мама обвинила тебя в смерти отца, правильно?
– Ну, не совсем обвинила… Но чувство вины во мне есть, да.
– И мама в нужный момент вытащила его наружу и очень удачно манипулировала, да? Я знаю, как это просто – держать человека на чувстве вины… Самый изысканный способ манипуляции, между прочим.
– Да, все так, наверное… Знаешь, я впервые говорю об этом вот так, легко и открыто. Очень трудно носить все в себе. Это как тяжкий груз, который не можешь сбросить… А с тобой все получается так легко… Будто ты – это и есть я… И я знаю, что ты меня слышишь и понимаешь…
– Понимаю, Насть. Конечно же, понимаю. Я ведь и сам…
Саша замолчал, вздохнул едва слышно. Настя подождала, когда он продолжит, потом спросила тихо:
– Что – сам? Ты сказал – я ведь и сам…
– Да, у меня с мамой тоже не просто складываются отношения. Очень не просто. Она не хотела, чтобы я сюда уезжал… То есть от нее уезжал. Так не хотела, что мы рассорились, и она мне не звонит. И мои звонки сбрасывает. Ни разу не разговаривали с тех пор, как я сюда приехал.
– Это что же, с августа месяца?!
– Ну да… Она у меня такая, непоколебимая. Властная очень. Хотя я знаю, что очень любит меня. И понимаю, как много она для меня сделала. Все мое детство носилась с моей болезнью, про личную жизнь забыла. А я уехал… Получается, я плохой для нее сын. Неблагодарный.
– А почему ты уехал?
– А иначе никак нельзя было, Насть. Надо было как-то оторваться от маминого чувства собственности, самого себя в этой жизни определить. Я же мужчина, я должен сам жить… А любовь к маме я не отменяю, я очень люблю ее и буду любить всегда. Но жить должен – сам… Без чувства вины и без манипуляций, только сам…
– Да, ты молодец! А я вот не смогла… Я сдалась, уступила. Теперь не своей жизнью живу, а кукольной… Я ведь всего лишь кукла для моего мужа, Саш. Красиво одетая, причесанная, ухоженная. Он даже гостям своим демонстрирует меня, как дорогую куклу, как домашнюю достопримечательность…
– Но ведь это ужасно, Насть… Жить в этом – ужасно.
– Да, ужасно. Но что делать? Он не даст мне уйти, слишком много в меня вложено, как он сам говорит. Он меня сломает, как куклу, или… Или убьет…
– И все равно, ты должна от него уйти, Настя. Только не спрашивай – куда! Ты должна уйти ко мне, это понятно?
– Что, вот так взять и уйти? Но мы же…
– Хочешь сказать, мало знаем друг друга? Ну так давай узнавать больше, я не против… Иди сюда… Какие руки у тебя теплые стали, согрелись… Как же я люблю тебя, за что мне такое счастье, и сам не понимаю… Настя…
Она успела мельком глянуть в окно – его уже начало заволакивать сумерками. Надо бы на время посмотреть… Не опоздать бы домой, к приходу Бориса… Но теперь уже точно опоздает, наверное. Потому что нет сил встать и уйти… И ее самой нет, и ничего нет! Ничего, кроме омута счастья, в котором она опять тонет. И пусть…
Хорошо, что Бориса не было дома. Тетя Маруся сразу сообщила ей об этом, выглянув из кухни:
– А хозяина нет… Он тебе звонил?
– Нет… Не знаю. Может, и звонил, но я не слышала.
– Ой, ну как же ты так… Опять ведь рассердится на тебя… И у меня спрашивал, дома ли ты да почему на звонки не отвечаешь… Я сказала, что ты к маме, наверное, пошла. Ты ведь у мамы была, да?
– Нет, не у мамы…
– А где? Вроде все закрыто уже…
– Что он сказал, теть Марусь? Когда вернется?
– Да говорит, в городе по делам до ночи задержится. Но ты все же держала бы телефон-то рядом с собой… Зачем дразнишь мужика? Знаешь ведь, какой у него нрав…
– Знаю, тетя Маруся. Прекрасно знаю. Мне ли не знать?
Видимо, последняя фраза получилась у нее непривычно нахальной, потому что тетя Маруся глянула как-то странно, пожала плечом и пробурчала себе под нос недовольно:
– Странная ты какая-то сегодня, Настена… Блаженная будто. Или хмельная, может? Где-то с подружками посидела, винца выпила?
– Нет. Ни капельки.
– Так может, случилось что? Ты скажи…
– Нет, ничего не случилось. Все у меня хорошо, отлично просто.
– А мне показалось…
– Вам показалось, теть Марусь.
– Ну ладно, что ж… Не хочешь говорить, не надо… Да и кто я такая, чтобы со мной откровенничать? Ты хозяйка, а я всего лишь прислуга…
Настя сунулась было возразить относительно «прислуги», произнесенной затаенно-обиженным голосом, но тетя Маруся опередила ее, быстро вскинув глаза:
– Ужинать будешь?
– Нет, не хочу. Спасибо.
– Тогда я домой пошла. Проголодаешься – сама разогреешь.
– Да, тетя Маруся. До свидания. До завтра.
– До завтра, дорогая хозяюшка, до завтра…
И опять Насте послышалось что-то затаенное в певучем голосе тети Маруси. Что-то вроде того – вот погоди, муж-то вернется из города, будет тебе ужо… Но отвлекаться на это «затаенное» вовсе не хотелось – мешает. Мешает думать о Саше, мешает вспоминать его руки, его голос, его глаза – серые, внимательные и очень добрые. Так хорошо глядеть, глядеть в эти глаза, не отрываясь, и чувствовать себя любимой! Просто любимой, и все. Просто женщиной. Человеком. Не куколкой. Какое счастье… И завтра будет счастье, потому что будет новый день, и будет новая встреча…
