– Обещаешь, пап?
– Обещаю.
– Ну, ладно тогда… Только ты нитроглицерин всегда с собой носи, хорошо?
– Хорошо, дочка. О, слышишь, снова жаворонок поет… И еще один, и еще… Значит, совсем тепло скоро будет. Весна…
Отец умер в конце апреля, за неделю до рождения внука. Настя сама и нашла его – упал прямо в сарайчике, когда инструменты готовил для работы в саду. Выскочила, позвала маму, но было уже поздно. Смерть наступила мгновенно, не дала времени ни на помощь позвать, ни заветное лекарство из кармана достать. Мама завыла в голос, прибежали соседи, пошла суета да горестная толкотня во дворе…
Настя не помнила, как добралась до своей комнаты, как легла на кровать, поджав ноги и обняв руками большой живот. Он и без того ходил ходуном – ребенку передалось ее состояние, когда вздохнуть полной грудью страшно, когда подумать страшно о том, что произошло…
А потом ее будто не стало. То есть присутствовала на похоронах, у гроба стояла, потом за поминальным столом сидела… Но будто это и не она была, другой кто-то. Даже ни одной слезинки не проронила, будто и слез внутри не было. Сидела как истукан, смотрела прямо перед собой и лишь без конца оглаживала руками свой шевелящийся живот.
– Ишь, беспокойный какой… – покосилась на ее руки соседка тетя Анюта. – Чует, значит, что дедушка его не дождался… Помер дедушка-то, ничего не поделаешь. А ты, Настена, поплачь, поплачь, не сиди сиднем!
– Я не могу, тетя Анюта… У меня пусто внутри, слез нет…
– А это бывает, бывает, что ж. Женский организм, который на сносях, он ведь умный, зараза. Охраняет свое зернышко, ждет, пока созреет. Вот когда созреет, когда народится ребеночек, тогда и наплачешься вволю. А пока что ж, пока терпи. Все правильно…
Схватки начались ночью, и Настя вышла из своей комнаты, крикнула в темноту:
– Мам! Началось, кажется!
Прибежала мама, испуганная, опухшая от ночных слез. Засуетилась, забормотала дрожащим голосом:
– Сейчас, сейчас… Я «Скорую» вызову… Через часок должны приехать… Чего ты рано так, по срокам через неделю только! Я ж хотела тебя завтра в роддом в Каменское отвезти, на сохранение положить… Уж и с заведующей договорилась… А теперь ждать надо, когда приедут! От Каменского до нас – не ближний путь! А может, пока фельдшера позвать, Тамару Филипповну? Вдруг ребенок быстро пойдет?
– Не надо, я «Скорую» подожду… Не надо Тамару Филипповну, ночь же сейчас…
– Да ты откуда знаешь, надо, не надо? Нет уж, я позову…
Тамара Филипповна прибежала через десять минут, запыхавшись. Осмотрела ее, вынесла свой вердикт:
– Не волнуйся, Ирина Иванна, скоро она не родит! Если только к обеду надумает! Так что спокойно жди «Скорую», дорога хорошая, дождя давно не было, быстро приедут! Но я пока побуду рядом на всякий случай, ты не переживай… Вон и без того едва живая ходишь, как Егора-то схоронила…
Настя слушала, как они говорят меж собой. И даже через нарастающие приступы боли испытывала чувство вины перед мамой. Она и впрямь еле живая ходит последние дни, еще и за дочь волноваться надо… Сколько из-за нее хлопот, сколько неприятностей всем! И папа умер… Тоже из-за нее… Очень переживал потому что. Хоть и говорил, что внук – это большое счастье, и что радоваться надо, и не обращать внимания ни на косые взгляды, ни на разговоры досужие. Но ведь одно дело – что говорить, а что – умом да сердцем переживать…
«Скорая» и впрямь быстро приехала, ее увезли в роддом в Каменское. А утром уже родила, и акушерка произнесла довольно, держа перед ней красное тельце ребенка:
– Отличный парнишка! Здоровенький! Молодец, хорошо справилась! И даже ни разу не вскрикнула, когда схватками мучилась! Все бы такие роженицы были, как ты…
Когда Насте первый раз принесли ребенка, она осторожно взяла его на руки, поднесла к груди. И сердце вдруг застучало быстро, и сдавило волнением горло – сынок… И плакать вдруг захотелось. Очень хотелось поплакать! Но ведь нельзя… Что же это она – будет кормить ребенка и тут же заливаться слезами? Нехорошо… Лучше потом поплакать, потом… После…
Мама забирала ее из роддома вместе с дядей Сашей, мужем тети Анюты. Помогли по-соседски, отвезли на дяди-Сашиной машине. Мама всю дорогу держала ребенка на руках, просила тихо:
– Ты потише езжай, Саша, потише… Не торопись… Видишь, дорога вся в колдобинах. Еще ребенка стрясем…
– Не стрясем, Ирина Ивановна, не бойся! Да и пусть привыкает, он же мужик! Как решили назвать-то? Придумали уже?
– Нет еще… Не придумали… – виновато произнесла мама. – Не до того было как-то, сам понимаешь…
– Что ж, понимаю… Хороший мужик был твой Егор, Ирина Иванна. Настоящий. Умный, спокойный. Рассудительный был… Жалко, что внука не дождался, ага.
– Мам… – тихо позвала Настя. – А давай его Егором назовем? В честь папы…
– А что, хорошая мысль! – полуобернулся назад дядя Саша, объезжая очередную колдобину. – Егор Егорыч, отлично звучит! И Егору там, на небесах, приятно будет, поди…
Мама ничего не ответила, заплакала тихо, глядя в окно. Потом повернулась к Насте, проговорила сквозь слезы:
– Да… Егором назовем, да… Егорушкой… Пусть будет в честь папы… Завтра так и объявим всем – Егорушкой назвали. Завтра ведь девять дней, люди придут поминать…
Поминки получились и не поминками вовсе, а знакомством с Егорушкой. Каждый хотел на него взглянуть, умилиться и улыбнуться, и слезу пустить не горестную, а романтически сентиментальную. Вот, мол, один Егор ушел, а новый Егор пришел… Лежит себе в кроватке, спит безмятежно. Наверное, отцу понравились бы такие поминки, если бы оттуда мог видеть… И день выдался солнечный, яркий. И небо было голубое, и жаворонки пели в саду.
Потом, когда гости ушли, мама устало опустилась на стул перед детской кроваткой, проговорила грустно:
– Так и не успел отец познакомиться с внуком… Знаешь, он ведь переживал за тебя очень, хотя и виду не подавал. Он вообще такой был – снаружи оптимист, а внутри… Все переживания носил внутри, это его и подкосило. Что же ты наделала, Настя, что же ты наделала… Как мне теперь эту жизнь тянуть без мужа… И тебя в люди не вывела, а теперь еще и о внуке думать надо… Не знаю, выдюжу ли… Что же ты наделала, Настя, что же ты наделала!
Настя хотела что-то ответить, но не смогла. Горло перехватило. Да и что можно на это ответить? Мама права. Это она виновата в том, что папа умер. Только она…
Подумала так – и будто теплым сквозняком по лицу повеяло. И захотелось вдохнуть глубоко и вместе с выдохом отпустить виноватые мысли. Наверное, это папа так хочет, да… Наверное, это папина душа прилетела, приказ дала. Не смей, мол, так думать, ты не виновата ни в чем! Если я не могу за тебя заступиться, сама теперь держись, не бери на себя чувство вины! И маму за это прости – она не со зла… Она просто не думает о том, что плохо тебе своими словами делает… Прости, слышишь?
