Интересно, Оля уже дошла до лесной школы или нет? Дошла, наверное. Она быстро ходит. Она вообще все делает очень быстро…
А Оля тем временем уже сидела в маленьком кабинете завхоза Николая Михайловича, излагая свою просьбу:
– Это же вы в июле бригаду строителей принимали, верно? Они в школе ремонт делали?
– Ну да, принимал… А что такое? Зачем тебе это знать понадобилось?
Николай Михайлович смотрел на Олю из-под очков очень доброжелательно и в то же время несколько настороженно. И уточнил на всякий случай:
– Ты ведь дочка Татьяны Кирсановой, которая у нас уборщицей работает? Тебя Олей зовут, правильно?
– Ну да, я ее дочка… А только это не имеет никакого отношения к вопросу, Николай Михайлович.
– К какому вопросу, не понял? Чего узнать-то хочешь?
– Да мне надо адрес одного из парней узнать, которые ремонт делали…
– И которого же из них тебе адрес понадобился?
– Да я фамилию его точно не помню… Его Никитой зовут. Красивый такой, высокий. На киноартиста Данилу Козловского похож. Помните такого, наверное?
– Да разве их всех упомнишь, актеров нынешних…
– Нет, я не про актера, я про Никиту… Помните такого парня?
– Ну? И что с того?
– Да я ж объясняю – мне его адрес нужен! Пожалуйста! У вас ведь наверняка есть адрес в каких-то бумагах!
– Да откуда у меня их адреса, зачем они мне сдались, что ты…
– Как это? Вы же их на работу принимали? Значит, и адреса должны быть!
– А я их на работу как раз и не принимал, они в отделе кадров не числятся. Это была разовая бригада на определенный вид работ, наряд на которые закрыли, и все… И поминай всю бригаду, как звали. Правда, я у старшого, у Бориса, забирал паспорт на время, было дело… Они его еще так смешно называли – Бобом… Пока работали, держал его у себя в сейфе. Так, на всякий случай, мало ли что. А потом обратно ему отдал, да.
– Что, и ксерокопию себе не оставили?
– Да зачем мне сдалась эта ксерокопия? Объясняю же тебе – работу сделали, наряд закрыли, подписи поставили, и до свидания!
– Но ведь это неправильно, наверное? Это ведь нарушение какое-то?
– А ты что, налоговый инспектор, чтобы нарушения у нас проверять?
– Да нет… – тяжело вздохнула Оля. – Просто мне жалко… В паспорте ведь прописка есть…
– Что-то я не пойму тебя, девонька… Тебе чей адрес-то нужен? Этого Боба или все-таки Никиты, который на киноартиста похож?
– Да какая разница, кого… Теперь уж все равно, если адресов нет…
– А зачем тебе адреса понадобились? Вроде ты ни с одним пареньком не женихалась, я вообще тебя ни разу тут не видел за все лето. Вот подружка твоя, Настена Жаворонкова, часто бывала, да… Иль ты для Настены стараешься адресок добыть, признавайся?
– Нет. Мне для себя нужно было. И вообще мне пора… Извините за беспокойство, я пойду… До свидания, всего вам хорошего…
Испугавшись дальнейших расспросов, Оля пулей вылетела из тесного кабинета, выскочила на школьное крыльцо, быстро пошла прочь.
Настя увидела в окно, как Оля открыла калитку, как быстро идет по двору. Лицо хмурое, глаза опущены вниз. Что ж, понятно, не удалось добыть адрес Никиты…
А может, и хорошо, что не удалось. И в самом деле, как бы она стояла под его дверью, как бы нажимала на кнопку звонка? Да она бы сознание потеряла от страха и стыда…
Нет, не будет она сама навязываться. Не будет. Если Никита не захотел ее больше видеть, то и она не будет его искать. У нее тоже гордость есть. Хотя ей ли сейчас вспоминать о гордости, в ее-то положении… Да и не гордость это вовсе, а отчаяние утопающего, у которого даже соломинки нет…
* * *
– …Насть, поговорить бы надо! Давай-ка садись, послушай, что скажу…
Голос отца был совсем тихим, едва слышным. Но разве ее обманешь? Давно уж научилась различать все оттенки отцовского голоса. Недаром же мама про них ревниво говорит, что дочь и отец одной пуповиной связаны. Чувствуют друг друга по-особому…
– Сейчас, пап. Я только капусту в борщ нашинкую, ее уже опускать пора. Если капусту не вовремя в борщ запустишь, все испортить можно. Я сейчас, пап…
– Сядь, Насть. Бог с ним, с борщом. Сядь!
Пришлось послушаться. Села напротив отца, вытирая руки о край фартука. Глаза боялась поднять. Уже знала, о чем сейчас пойдет речь. Но как он обо всем догадался, как?! Вроде ни словом, ни жестом себя не выдала. Держалась как могла. Даже недомогание свое научилась выдавать под желудочное расстройство и старательно пила по требованию мамы активированный уголь. Почему-то мама свято верила в целебную силу активированного угля, и хорошо, что более сильные препараты не заставляла ее принимать. А ведь могла из аптеки своей притащить что-нибудь этакое, уничтожающее дискомфорт в эпигастральной области, как она сама выражалась. Не станешь же ей объяснять причину этого дискомфорта вот так, между прочим… Надо же как-то по-другому – собраться с силами и объяснить…
Так и не собралась, однако. Теперь вот папе объяснять придется, ничего не поделаешь.
– Говори как на духу, Насть. Зачем тебе адрес этого Никиты понадобился? Говори!
Ах вот оно что… Теперь понятно, зачем папин друг Михалыч к нему вчера вечером приходил. Заложил ее с потрохами, значит. Понятно, отчего отец такой хмурый с утра ходит, такой задумчивый.
– Только не обманывай меня, Настя. Я уж давно понял, что с тобой происходит. Просто помалкивал, ждал, когда сама скажешь. Ты ребенка от этого Никиты ждешь, да?
Она медленно кивнула, все еще боясь глянуть отцу в глаза. И почувствовала, как слезы подступают к горлу. Уже другие слезы. Не слезы тихого самоистязания, а слезы правды. Наконец-то, наконец все откроется… Сил уже нет в себе носить, слишком тяжела ноша…
Закрыла лицо руками, вдохнула сильно, быстро закивала головой – да, да, да! И на выдохе дала волю рыданию, и сама почувствовала его преступную сладость – наконец-то, наконец! И пусть теперь делают с ней что хотят! Пусть презирают, пусть больше не любят, да пусть даже из дома выгонят!
Хотя и знала, что не выгонят. По крайней мере, отец – точно не выгонит. И презирать не будет. И любить будет по-прежнему. Да и мама тоже… Но с мамой – это потом… Сейчас надо папе все объяснить, он поймет… Он даст ей поплакать, а потом она все ему объяснит…
Она вдруг почувствовала, как тяжелая рука отца легла ей на голову. Даже почувствовала, как дрожат на его руке пальцы. И услышала его спокойный уверенный голос:
– Ну что ты, дурочка, не плачь… Успокойся, нельзя тебе так плакать. Ничего страшного не произошло, что ты…
– Да как же, папа?! Как же – ничего страшного! Да я же представить себе боюсь, как… Что будет, когда мама узнает!
