Мягкие, но настойчивые губы мужчины стали опускаться всё ниже к изгибу шеи. Каждый раз, когда он нежно прикусывал тонкую кожу, моё замирало дыхание.
Цепляясь за край сознания, несильно оттолкнула Дардана и, задыхаясь, ткнув пальцем в его широкую грудь, произнесла:
— Договоримся сразу: никаких фокусов с глазами.
— Даже не пытался.
— И сегодня никто ни у кого не сосёт. Понял?
— Жаль, — усмехнулся он, прикусив мою нижнюю губу. — А я-то надеялся…
— Даже не думай, извращенец, — рассмеялась я, укусив его в ответ.
Глава 8
— Я умерла в раю и попала в рай, — протянула, едва дыша.
Распластавшись на груди Дардана после очередного невероятно выматывающего раза, с трудом находила в себе силы, чтобы контролировать слюну, которая так и норовила вырваться в знак моей бесконечной благодарности на этого фантастического мужчину.
— Принимается.
— Что принимается? — не поняла я подняла голову, глядя на мужчину затуманившимся взором.
— Благодарность твоя принимается, — улыбнулся он и заправил прядь волос мне за ухо.
— Я бы поспорила с тобой, но у меня нет сил даже на то, чтобы послать тебе в далекое пешее.
— Будем считать, что это тоже такая благодарность.
— Уговорил, — выдохнула я и почувствовала как его грудь плавно содрогается от беззвучного смеха.
Сейчас я была согласна на всё, лишь бы этот сладкий момент тянулся как можно дольше.
— А вот… Ты шесть раз назвала меня секс-машиной. Это хорошо? — спросил он неожиданно робко.
— А по мне видно, что мне плохо? — ответила вопросом на его вопрос и подложила руки под голову, чтобы было удобнее смотреть в его темные глаза в слабом свете утренней звезды.
— Просто в моё время никто такими эпитетами не пользовался, вот мне и стало интересно, — пожал он плечами, пропуская мои волосы сквозь пальцы.
— А, что было в твое время? И вообще, когда было твое время?
— Лет двести назад. На острове Патмос.
— Патмос? — нахмурилась, вспоминая, где могла слышать название этого острова. — Что-то знакомое.
— Маленький греческий островок, — опередил меня Дардан.
— Ого! И как тебя угораздило из маленького островка угодить в крохотный амулет в виде крыла летучий мышки? И откуда ты, вообще, знаешь мой язык?
— Я знаю язык каждого своего слуги. А в амулет я попал только потому, что этому ведьма одна поспособствовала, — ответил мужчина, судя по взгляду, ушедший далеко в свои воспоминания.
— То есть, ты не всегда был вампиром?
— Нет, конечно, — покачал он головой. — Я был обычным торговцем и в один из дней, возвращаясь домой на остров на торговом судне, нашел у берега девушку. Красивую. Чем-то на тебя похожую, кстати. Она была без сознания…
— Как у нас с ней много схожего, — не удержалась я от колкости.
— Есть такое, — согласился Дардан и продолжил. — Она была без сознания и в каком-то старом рванье. Я принес ее к себе в дом. Ухаживал несколько дней, ожидая, когда она придет в чувства.
— Она очнулась и покусала тебя?
— Не сразу. Когда она очнулась, то даже имени своего не помнила. Я оставил ее жить у себя и со временем мы сблизились, но в один из дней, вернее — ночей, она на меня напала. Укусила, — он провел ладонью по своей шее. — Потом я очнулся на том же берегу, где нашел ее. Только я всё помнил, но её так с того дня и не видел. Говорили, что в ночь перед тем, как я оказался на берегу, какая-то сумасшедшая сожгла себя заживо близ монастыря. Думаю, это и была она.
— А ведьма? Что с ней и за что она так с тобой поступила, заключив в этот амулет? — сжала в пальцах серебряное крыло, которое так ни разу и не сняла.
— Ведьма… — на секунду Дардан задумался, словно взвешивая все «за» и против» того, стоит ли мне об этом рассказывать. — Ведьма была матерью моего единственного друга и союзника. Она, кстати, поставила мне клеймо, благодаря которому я не боюсь солнечного света, которым ты пыталась меня как-то убить. Помнишь?
— Я была в состояния аффекта, — попыталась оправдаться, чем вызвала его улыбку.
— И эта же ведьма меня и прокляла, когда я превратил ее сына в себе подобного… кровососа.
— Как это произошло?
— На наше судно напали, когда мы пришвартовались у пристани в одну из ночей. Хотели ограбить, но друг, Михаэль, решил защитить наш груз, за что и получил кинжалом прямо в шею. Я поздно подоспел, был занят тем, что разговаривал с другими торговцами, оставив Михаэля одного смотреть за грузом. Когда я оказался рядом, он уже почти не дышал, и я не придумал ничего лучше, кроме как…
— Спасти его от смерти бессмертием?
— Да, именно так, — коротко кивнул. — Я знал, что он этого не хотел, а его мать, и вовсе, считала вечную жизнь проклятием, но я лишь хотел спасти друга.
— Ты всё правильно сделал, — нежно погладила его по щеке, чем привлекла его темный взгляд. — Я бы поступила так же.
— Его мать так не считала. Она заключила меня на вечные муки в этом амулете от слуги до слуги. Иными словами, я живу ровно столько, сколько живет моя слуга.
— В общем-то, не так уж и плоха твоя учесть. Один слуга кончился, можно взять другого. Ты же не умираешь вместе со слугой.
— Вообще-то умираю, — произнес он серьёзно. — Если моего слугу убьют или он сам решит свести счеты с жизнью, то умру и я. Навечно.
— А как ты тогда возвращаешься снова и снова, ведь твои слуги умирают. Не могут же они жить вечно вместе с тобой.
— Не могут, — кивнул он согласно. — Но, если слуга умер по естественным причинам: болезнь или возраст, то я просто возвращаюсь в амулет и жду, когда его коснется кровь нового слуги.
— Как было со мной?
— Да, как было с тобой. Но, обычно, слуга мне беспрекословно подчиняется, и я могу читать его мысли, чтобы, в случае чего, вовремя спасти его и обезопасить. Но ты же, не подчиняешься мне полностью и даже позволяешь себе мне перечить.
— А это тебе месть за всех предыдущих слуг, понял? Должна же была эта карма тебя когда-то догнать. Вот, получай.
— Ты невыносима, — рассмеялся Дардан.
— Ну, так и не выноси меня. Мне и тут хорошо, — чмокнула его в ключицу и с любопытством уставилась в черные глаза.
— Спрашивай.
— А это проклятье как-то можно снять?
— Та ведьма что-то говорила про жертву, но за всю мою жизнь было столько жертв, что я не знаю, какой она должна быть, эта жертва.
— Да уж, — протянула я, задумчиво. — Ну, и угораздило же тебя.
— Ничего не поделаешь, — пожал он плечами. — Я смирился. Но из всех слуг, тебя я буду помнить дольше всех.
