Крейк отступил, не выдержав такого шквала. Он никогда не слышал, чтобы отец так говорил. Это поразило и устыдило его, но и ожесточило его сердце. Почему он должен заботиться о человеке, который никогда не заботился о нем? Разве осталось хоть какое-нибудь обвинение, которое он не предъявил бы самому себе? Он выполнил свой долг, сделал все, что было в его силах. И это было больше, чем он задолжал этому человеку.
Он выпрямился в полный рост и собрал все, что осталось от достоинства.
— Прощай, отец, — сказал он, не обращая внимания на капающее с лица бренди.
Роджибальд, не говоря ни слова, повернулся к окну. Крейк открыл дверь и ушел. Слишком слабо для расставания навек, но им всегда не о чем было разговаривать друг с другом.
Идя обратно через дом, он услышал, как кто-то разбил стекло, и побежал. Он слишком задержался у Роджибальда. Пришло время позаботиться о себе.
Трус, так назвал его отец. Ну, если он и выучил кое-что у капитана, так только одно: трусость всегда последнее оскорбление, которое бросают в лицо храбрецу перед тем, как выстрелить ему в голову.
«Черт побери тебя, отец. Умирай, если хочешь. Я с тобой закончил».
Он добежал до вестибюля, бросился было к двери, но так резко остановился, что едва не упал. Через хрустальные панели на каждой стороне он увидел людей, бегущих к особняку. Людей с ружьями и дубинами, лица которых были искажены ненавистью.
Они были уже у двери. Охваченный страхом их мести, он побежал в противоположном направлении, потом вверх, по широкой лестнице из полированного дерева. В следующее мгновение в вестибюль ворвалась вопящая орда. Кто-то заорал. Ага, они увидели его. Крейк полетел вверх, дюжина людей последовала за ним. Остальные рассыпались по особняку, круша все, до чего могли дотянуться.
Он промчался по коридору, не зная, куда направляется, но отчаянно желая убежать от боли и смерти, обещаемых преследователями. Тем не менее, даже страх не мог победить холодное чувство неизбежности, сомкнувшееся вокруг него. Имение захвачено, дорога к посадочной площадке отрезана. Куда ему идти?
Какой-то деревенский парень, особенно быстроногий, взбежал по лестнице и помчался за ним по коридору. Кожистый и белокурый, в руке дубинка, сделанная из ножки стула, зубы оскалены, лицо красное; он был опьянен слепой ненавистью толпы и чувством сопричастности, которое она принесла. Крейк слышал, как он приближается и знал, что не сможет его опередить. Вместо этого он остановился, уперся ногами покрепче в пол, вытащил револьвер и направил его ствол на преследователя.
Парень резко затормозил и побледнел, когда осознал свое положение. Крейк даже не подумал о милосердии; он был слишком испуган. Он выстрелил в упор три раза.
Какое-то мгновение они с недоверием смотрели друг на друга. Потом парень повернулся и побежал назад.
Крейк посмотрел на свой револьвер так, словно с ним было что-то не то. Но нет, он целился точно. «Я вообще не должен был брать револьвер».
Еще три человека ворвались в коридор, отбросив прочь улепетывающего парня. Крейк не осмелился рискнуть и пригрозить им револьвером. Вместо этого он поджал хвост и убежал.
Он распахнул дверь, ворвался внутрь и захлопнул ее за собой. Узкие ступеньки вели вверх и вниз: лестница для слуг. Он заколебался: может быть, он должен спуститься вниз, на первый этаж? Может быть, так он сумеет убежать? Но инстинкт не разрешил. Не обращая внимания на чувства и логику, он волок Крейка подальше от опасности. И Крейк стал подниматься по лестнице. Дверь ниже его взорвалась, оттуда послышался крик. Он выстрелил вниз два раза, по лестнице прокатился оглушающих треск. Однако, когда он нажал на спусковой крючок в третий раз, выстрела не последовало. Преследователи втянули головы, но долго их это не удержит. Он выбежал на верхнюю площадку лестницы и оказался на самом верхнем этаже особняка.
Он закрыл за собой дверь. Если бы у него была демоническая отмычка, он мог бы запереть дверь и выиграть для себя несколько драгоценных мгновений. Но шакльморцы отняли ее, когда взяли его в плен, и теперь она потеряна навсегда.
Он побежал по коридору. Голоса впереди. Они поднялись по главной лестнице. Он резко остановился, сердце колотилось о ребра. Их слишком много. Не убежать. Он в ловушке. Что бы он ни делал, конец будет один. Он умрет от рук грязной толпы линчевателей, на него обрушат град ударов и забьют до смерти, его кости треснут, когда его будут топтать; они выбьют ему зубы, и он покинет этот мир, сопровождаемый ослепляющей неразберихой смертельной боли.
Он поискал способ отложить неизбежное, и обнаружил дверь, которую не узнал. Понадобилась секунда, чтобы вызволить воспоминание о ней из памяти. Ее заново покрасили с того времени, когда он видел ее в последний раз. Тысячи раз он проходил мимо нее, но внутри был только однажды. Тогда он был ребенком, и его высекли за эту шалость.
«Туда!»
Он схватился за рукоятку и повернул ее. Заперто. В отчаянии он сильно пнул дверь ногой, безрезультатно. Он ударил еще дважды, дверная рама раскололась и дверь повисла на одной петле. Еще один удар, и дверь слетела в петель.
В это же мгновение открылась дверь на лестницу для слуг. Бородатый мужик поднял ружье и вслепую выстрелил. Крейк бросился в открывшуюся комнату.
Она был крошечной, в ней с трудом помещались полдюжины ящиков с инструментами и всякой мелочью. Прикрепленная к стене деревянная лестница вела к люку. Доступ на крышу. Он взобрался по лестнице и толкнул крышку люка.
Заперто.
«Нет, нет, нет!»
Внутренний засов. Рассудок взял вверх над паникой. Он отодвинул засов, толкнул крышку люка, и она открылась. Он выбрался наверх, наружу, в ночь. Опустив крышку люка, он отступил от нее и огляделся, пытаясь найти что-нибудь тяжелое, что можно положить на нее.
Он стоял почти на краю крыши. Подсвеченный снизу гористый ландшафт из слуховых окон и дымовых труб закрывал вид на крышу. Далеко внизу виднелась территория имения, кишащая захватчиками; люди рыскали взад и вперед по лужайкам. Иногда слышался ружейный огонь, но шакльморцев было не видно.
Рядом стоял дом Кондреда. Нижние окна были разбиты, из них сочился дым.
«Они сжигают имение. Невежественные ублюдки сжигают мой дом».
Звук моторов привлек его внимание к посадочной площадке. Некоторые корабли были уже высоко в воздухе, недалеко от него. Последний как раз взлетал, прямо под огнем немногих деревенских, стрелявших по нему наугад из револьверов.
Внезапно в нем вспыхнула надежда. Безусловно, тот шакльморец, которого он встретил в особняке, должен вспомнить, что Крейк остался в доме. Безусловно, Кондред скажет им. Или нет? Он подбежал к краю крыши и замахал руками.
— Эй! — крикнул он. — Эй-эй! Я еще здесь!
Корабль медленно разворачивался над посадочной площадкой, поворачиваясь к нему, и на мгновение Крейк подумал, что они заметили его. Но корабль продолжил поворачиваться и повернулся носом к Теску, чтобы последовать за остальными. Заработали ходовые моторы, и корабль унесся прочь. Крейк смотрел, как он уменьшается, и надежда в его груди сгорела дотла.
