Все шло своим чередом. Весна тоже. Настала пора открывать мой центр помощи ежам. Я снова позвонил в Центр реабилитации диких животных в Кунео и договорился о встрече. В назначенный день я явился в офис Ремиджо Лучиано, основателя центра. Я постучал, и кто-то внутри сказал: «Входите». Я зашел, и вдруг задумался: «Ремиджо Лучиано – что из этого имя, а что фамилия?» Моя легкая озадаченность из-за незнания, как обращаться к нему, моментально испарилась и сменилась приятным удивлением при виде открывшейся мне картины: пожилой мужчина улыбался мне из-за стола, а на его плече сидела сова.
Совенок.
Совенок покинул свой пост, перепрыгнув сначала на стол, а потом пропутешествовал по комнате туда и сюда. Затем он вернулся на плечо Ремиджо – да, это было имя – и тщетно старался залезть ему на голову. Он разрешал такое обращение, словно оно было самым естественным в мире. В тот момент я подумал: «Я пришел в правильное место». И мое предчувствие оправдалось, когда Ремиджо показал мне центр. Все там говорило о любви к животным, к природе. И уважении.
Комплекс находится сразу за городом Бернеццо у подножия холма. Вдалеке пейзаж обрамляют горы. На территории центра расставлены вольеры и клетки. Ремиджо объяснил мне, что они держат животных только то время, которое необходимо для их лечения. Когда животные выздоравливают, их выпускают обратно на волю. Для неизлечимых животных ищут другие варианты, чтобы животное могло достойно жить в лучших условиях из возможных.
Мы прогуливались мимо зверей и птиц всех видов: волков, оленей, ланей, серн, зайцев, черепах, барсуков, нутрий, соек, цапель, соколов, орлов, сарычей и многих-многих других.
– У нас также много ежей, – сказал мне Ремиджо, показывая на их вольеры. – Наш центр принимает всех диких животных, нуждающихся в лечении. Мы существуем для того, чтобы помогать им. Иногда их приносят те, кто их нашел. Иногда нам сообщают о них, и мы привозим их сами. Мы всегда готовы ответить на телефонный звонок и оказать помощь, и днем, и ночью. В некоторые годы через центр проходят около тысячи шестисот животных. Немаленькая цифра, правда? Нам нужна помощь. У нас есть волонтеры. Но их не хватает. Их никогда не хватает.
Я увлеченно слушал.
Я сказал ему, что мне не нравится деление животных на первый и второй сорт, делающее различие между редкими и распространенными животными. Он посмотрел на горизонт и кивнул, замечая:
– Каждое создание имеет собственную значимость и уникальное назначение в мире.
Мы подошли к огромным клеткам, не просто широким, но и чрезвычайно высоким.
– Мы используем их для крупных птиц, чтобы подготовить их к полету, – объяснил Ремиджо.
Меня покорило это место, а также Ремиджо, посвятивший свою жизнь помощи диким животным. Заинтересованный я остановился у одного вольера: с одной стороны там был небольшой сарай, из которого выходил олень. Как будто крадучись, он подошел к забору вольера. Встав рядом, олень ласково вытянул свой нос в сторону Ремиджо. Длинные ресницы прятали от солнца черно-золотые глаза.
– Это Минерва, – сказал он, приветствуя ее нежным взглядом. – Она живет здесь с 2004 года. Посмотри, какое у нее величавое выражение! И как элегантно она держит голову и шею, я бы сказал, у нее… королевские манеры. Да, «королевские» – подходящее слово. Я не называл ее Минервой. Ее назвала моя дочь. Я не называю животных. Олень – это Олень, орел – это Орел. Я не люблю давать имена животным, потому что так мы очеловечиваем их. Самое большее, для уточнения я могу сказать «пустельга со сломанным крылом», «гриф с поврежденным клювом», но не более того.
Он предложил мне присесть вместе с ним на ближайшую лавочку и рассказал всю историю Минервы:
– Ей было всего три или четыре дня от роду, когда ее принесли ко мне. Она попала под газонокосилку. Когда детеныш животного слышит незнакомые звуки, он прижимается к траве, думая, что так будет в безопасности. Мать чувствует угрозу и убегает, пытаясь увлечь за собой детеныша. Но ей не всегда это удается. К несчастью, Минерва осталась. И косилка сильно ее порезала. Одна маленькая ножка отлетела в траву. Ее привезли сюда вместе с отрезанной ногой. Оказав первую помощь, я помчался с ней к ветеринару. Он дал олененку обезболивающее и оперировал ее с шести вечера до часа ночи. Триста пятьдесят швов, наружных и внутренних.
Пару дней спустя она уже чувствовала себя лучше. Она могла опираться на правую ногу, ту, которую пришили. Но не могла на другую. Там было порезано сухожилие, которое невозможно было восстановить, и на ногу нельзя было опираться. Но я был счастлив. Она была спасена. Я кормил ее из бутылочки. Днем и ночью. Только я один – в то время не было волонтеров, которые могли бы меня подменить. В течение дня она ходила за мной по пятам, несмотря на хромоту, пока я заботился о других животных.
Однажды утром, две недели спустя, я подошел к малышке, чтобы, как обычно, покормить ее из бутылочки. На первый взгляд, все было в порядке. Но я кое-что почувствовал. Пахло гниющей плотью. Беспокоясь, я поспешил обратно к ветеринару. Короче говоря, ему пришлось ампутировать ее ногу. Нам изготовили протез, но ситуация была непростая. К тому же Минерва еще росла. Что мы могли сделать? Усыпить ее, потому что одной задней ноги не было, а другая не работала? Ни в коем случае: Минерва хотела жить. Поэтому я решил оставить ее такой, какая она есть, и впоследствии найти ей место для счастливой жизни. Я определенно не мог отпустить ее на волю. Будучи очень слабой, она бы ни за что не выжила.
Несколько месяцев спустя я нашел для нее фантастическое место. Один из наших партнеров, живущий в доме в горах, согласился взять ее и заботиться о ней. Я повез ее. Место было идеальным для нее – кругом зелено, комфортный сарай, построенный специально для нее. Но Минерва смотрела на меня с широко распахнутыми глазами. Затем она начала проявлять признаки беспокойства. Оно усилилось, когда я ушел, а она не могла пойти за мной. Через два дня я забрал ее. Она даже умудрилась пораниться, так что ее культя кровоточила. Минерва тосковала по мне, она очень привязалась ко мне. Как только она меня увидела, захотела подойти. И с тех пор стала моей тенью.
Когда ей было два года, я попробовал еще раз. Попытка с треском провалилась, как и в первый раз. Пришлось смириться с тем фактом, что Минерве нужно было остаться здесь. К тому времени это была ее судьба. В этом была моя вина. Я позволил ей привыкнуть ко мне, лишив возможности жить лучшей жизнью где-то еще. Мне очень жаль, что я совершил эту ошибку. Это не повторится. У нас в центре мы по очереди кормим животных из бутылочки и заботимся о них. Так за ними ухаживает не один человек, и они не привязываются к кому-то одному, а привыкают к разным людям.
Я внимательно слушал его историю. Время от времени я поглядывал на Минерву, расположившуюся неподалеку. Она свернулась, лежа на траве. Она была прекрасной. И ручной. Ее ноздри то и дело шевелились, казалось, она нюхает воздух.
Немного погодя Ремиджо добавил:
– Мне важно давать животным независимость. Они не должны зависеть от человека. Напротив, они должны опасаться его, потому что он их злейший враг. Животное не может отличить хорошего человека от плохого.
