Мы и чувствуем только для рифмы,
Для эстетики с голоду мрем.
Ради славы болеем тифом,
Ради строчек горим огнем.
Лишь во имя литературы
Наши подвиги и грехи.
Хлещет кровь из растерзанной шкуры,
Чтобы лучше вышли стихи.
Однако не только поэт «помогает» стихам. Стихи помогают поэтам жить и выживать. Впрочем – не только поэтам.
Доказательство – бесчисленные лагерные тетрадочки и блокнотики с переписанными по памяти стихами Пушкина, Лермонтова, Блока, Анненского, Гумилева, Ахматовой, Пастернака, Есенина…
Стихи читали друг другу и себе в камерах и бараках. Ими буквально спасались. Не говорит ли нынешнее пренебрежительное отношение к поэзии о потере инстинкта самосохранения у современного общества, целого народа…
А Баркова была счастливее многих: она могла не только читать, но и создавать поэзию.
К тому же у нее не было иллюзий типа: «Меня-то по ошибке посадили, я в отличие от остальных ни в чем не виноват (а)». Это тоже добавляло силы духу. В общем, она, несмотря на очень слабое физическое здоровье, выжила.
И вот наконец в марте 1956 года Баркову освободили по указу об амнистии от 27 марта 1953 года. Но не реабилитировали.
«Жить ей в Москве приходилось на полулегальном положении, – пишет ивановский исследователь творчества Барковой Леонид Таганов. – Скиталась по знакомым в поисках ночлега… В начале 1957 года, когда Москва готовилась к Международному фестивалю молодежи, чтобы не подводить друзей, помогавших ей хоть как-то существовать в столице, Анна Александровна уезжает в Украину, в поселок Штеровка Ворошиловградской области. В этом глухом украинском углу она целиком погружается в работу над прозаическими произведениями. Пишет много и быстро. Повести, рассказы, наброски к романам. Складывается впечатление, что она спешит высказаться в преддверии новых надвигающихся на нее бед. И беды не заставили себя ждать.
В ноябре 1957 года Баркова получила долгожданное известие о реабилитации. А буквально через несколько дней после этого известия была снова арестована и приговорена к десяти годам лишения свободы».
За что?! Уже при Хрущеве-то, в самую оттепель! Какое же преступление должна была совершить советская политкаторжанка, только что вышедшая на свободу и реабилитированная?
Поводом стал донос соседки по дому: Баркова слушает «Голос Америки», утверждая, что только там можно узнать правду. И еще – бывшая зэчка назвала своего кота именем одного из руководителей партии и правительства.
Но главной причиной ее ареста стала все-таки та самая только что написанная проза, которая после доноса попала в руки следователей и вызвала страх и ярость у «литературных экспертов», привлеченных к новому делу Барковой.
Их вывод был таков: «Все рукописные материалы Барковой А. А. имеют антисоветский характер, чернят советскую действительность и своим острием направлены против социалистического строя».
В результате – десять лет за никому не известные рукописи! Для «вегетарианского», по определению Ахматовой, времени не слишком ли плотоядно? Действительно ли в прозе Барковой содержалось холодное оружие ума, угрожавшее советскому строю?
Ответить на эти вопросы мы можем только сейчас, когда вышла книга прозы и дневников Анны Барковой «Восемь глав безумия». (М., Фонд Сергея Дубова, 2009; издатель и ответственный редактор Маргарита Федотова.)
В повести, давшей название этой книге, героиня встречается с дьяволом, воплотившимся в пенсионера-рыбака. Он спивается, потому что разочаровался в человечестве, отвернувшемся не только от Бога, но и от него, дьявола, и попавшем под власть нового господина – всемирной Пошлости. «Духовно вы все мертвецы», – говорит он и демонстрирует две мировые модели: западную, где есть материальное благополучие, но отсутствует личностное начало, и коммунистическую, основанную на подавлении особого элемента, названного учеными индивидуалином. Крайности сошлись. Неминуема аннигиляция. Человечество может только пародировать само себя.
Таким образом, летом 1957 года (шестьдесят лет назад!), когда была написана эта антиутопия, Баркова предсказала нынешнюю эпоху постмодернизма с ее эстетикой глобальной самопародии и пошлой рекламы, предсказала кризис идей.
В другой антиутопии «Как делается луна» она напророчила революцию сверху – заговор советских демократов, напоминающий перестроечные события середины 80-х – начала 90-х. Причем авторское отношение к последствиям этого либерально-демократического переворота иронично. Заметим, что написана повесть в мае-июне все того же 1957 года!
А вот в июле-августе пятьдесят седьмого в третьей своей антиутопии «Освобождение Гынгуании», впервые опубликованной в книге «Восемь глав безумия» (на рукописи стоял фиолетовый штамп: «ХНИИСЭ. ВЕЩЕСТВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО»), Баркова сумела поставить под вопрос смысл и перспективы нынешней глобализации. Здесь она показывает, насколько жителям маленькой африканской страны Гынгуании не нужны и опасны блага цивилизации, к которым их хотят приобщить «друзья» из соцлагеря.
В рассказе «Счастье статистика Плаксюткина» (июнь 1957-го!) Баркова выводит этакого советского Башмачкина. Но только в отличие от Акакия Акакиевича он мечтает не о шинели, а о комнате. И в соответствии с новыми веяниями руководство ДУРА (Дорожное управление речных артерий) беспартийному труженику, проработавшему в ДУРА 35 лет, выделяет перед пенсией даже не комнату, а однокомнатную квартиру! Только он должен выступить перед коллективом на собрании и рассказать о себе и своей благодарности советской власти. И он выступает:
«Мои, так сказать, двадцатилетние ожидания увенчались полным успехом… Хоть перед смертью, а свой собственный угол получил… Ох, не умереть бы! Умрешь и не отблагодаришь советскую власть за такое блаженство, которого я недостоин… Считалось, товарищи, что я из “бывших”… Отец мой младшим приказчиком был у бакалейщика… Не жизнь была у покойного отца… А как подошла Великая Октябрьская революция, и забрали отца: капиталистический наймит, мол. Квартирку нашу из трех комнат реквизировали. Дед с бабкой сразу умерли, мать куда-то пропала… А от нашей дорогой родины, от компартии я все готов вынести. Ну отец погиб занапрасно, и я согласен занапрасно погибнуть…»
И погибает. Умирает прямо на трибуне. От счастья.
Как видите, прозу Анны Барковой действительно можно назвать антисоветской. Как она сама в заявлении Ягоде назвала антисоветскими разговоры, которые вела в узком кругу в декабре 1934 года. И угрозу советскому строю ее проза содержала. Потому что в ней – правда, а этот строй держался на тотальной лжи. И еще в ее прозе проявился поэтический пророческий дар, которого боятся властители всех времен и народов. Причем Баркова предсказала не только распад СССР и всего социалистического лагеря, но и системный мировоззренческий кризис, с которым мы столкнулись даже раньше экономического.
