А предсказание оставил светлое: «Будущие поэты не будут писать «под Пушкина», но пушкинская поэтика воскреснет, когда воскреснет Россия» («Возрождение», 1927, 11 апреля). Написал же он в те годы только блестящую книгу «Некрополь» – прощание с русским Серебряным веком, даже мемуарами ее назвать язык не поворачивается.
…Выстраданное литературное одиночество Ходасевича и его предельная честность по отношению к слову – пример, достойный подражания, но не воспринятый российскими поэтами начала XXI века.
…Столь разные писатели, как Горький, Набоков и Вячеслав Иванов, считали и даже в разные времена провозглашали Ходасевича лучшим поэтом своего времени. Все они не правы – нашего.
А вот напоследок мало кому известное, потому что незавершенное, стихотворение Ходасевича:
Старик и девочка-горбунья
Под липами, в осенний дождь.
Поет убогая певунья
Про тишину германских рощ.
Валы шарманки завывают;
Кругом прохожие снуют…
Неправда! Рощи не бывают,
И соловьи в них не поют!
Молчи, берлинский призрак горький,
Дитя язвительной мечты!
Под этою дождливой зорькой
Обречена исчезнуть ты.
Шарманочка! Погромче взвизгни!
С грядущим веком говорю,
Провозглашая волчьей жизни
Золотожелчную зарю.
Еще бездельники и дети
Былую славят красоту, –
Я приучаю спину к плети
И каждый день полы мету.
Но есть высокое веселье,
Идя по улице сырой,
Как бы ‹…› новоселье
Суровой праздновать душой.
Это берлинское стихотворение 1922 года впервые опубликовано в 1970-х за рубежом по черновому автографу из архива поэта. Не найдя одного хирургически точного эпитета для последней строфы, Ходасевич так и не напечатал его при жизни. Можно поискать эпитет за него…
А стихи – из ключевых. Выйдя из русской революции в европейскую ночь, пережив «былую красоту» Гёте, Шуберта, смятенных русских символистов (их тени есть в строках), – в «волчьей жизни» поэт становится стоиком, чтобы остаться собой. Это почти манифест. Мужественный, бесслезный.
Что же касается «золотожелчной зари» – это ли не нынешняя навязчивая неоновая реклама (в те годы такой еще не было)?!
Она предпочла Кремлю лагерный барак: Об Анне Барковой
Книга антисоветской прозы очень сильной поэтессы Анны Барковой вышла спустя пятьдесят два года после написания. Не устарела.
В молодости судьба дала Барковой все шансы на жизненный успех. Она не пожелала ими воспользоваться. «Дура!» – скажут те, для кого все измеряется словом «успех», поспешным и легковесным (их, кажется, большинство). «Сами дураки!» – могли бы ответить им те, кто живет по другой шкале ценностей (не ответят – как раз из-за этой шкалы).
И вот почти парадокс: сейчас у Барковой не выходили бы книги и газетно-журнальные публикации, не проводились конференции о ее творчестве, мы бы вообще, скорее всего, не вспомнили о ней спустя десятилетия после смерти, если бы она выбрала путь успеха. В те годы это означало стать правоверной советской поэтессой. Пусть даже лучшей из них.
Но начнем сначала.
Ее ранние стихи высоко оценили Блок, Брюсов и Пастернак.
Ее первая книга «Женщина» с восторженным предисловием Луначарского вышла, когда автору исполнился 21 год, в 1922-м.
Луначарский писал: «У нее совсем личная музыка в стихах», вообще считал, что из нее получится лучшая советская поэтесса (с таким-то социальным происхождением: из бедной, многодетной семьи, из провинциального пролетарского города).
Именно по настоянию наркома просвещения она перебралась в Москву из Иванова-Вознесенска, где родилась в семье швейцара гимназии, и с 1922-го по 1924 год жила в квартире Луначарских в Кремле, работала в секретариате Наркомпроса.
Но за кремлевской стеной она увидела двойную мораль большевистской власти:
Одно лицо – для посвященных,
Другое – для наивных масс… –
и не захотела жить по их правилам. Три года скиталась по чужим углам. Потом, так как устроилась на работу хроникером в газету «Правда» (1924–1929), получила комнату.
С конца двадцатых ее перестают печатать по идеологическим соображениям. «Женщина» так и осталась единственной изданной при жизни книгой Анны Барковой.
А в декабре 1934-го, когда в узком кругу правдистов обсуждали убийство Кирова, Анна бросила фразу: «Не того убили». Кто-то донес. В результате Анна Александровна Баркова была арестована за «систематическое ведение… антисоветской агитации и высказывание террористических намерений». Ее поместили в Бутырский изолятор даже без санкции прокурора.
Ознакомившись с материалами дела, Баркова подтвердила все данные ею показания. И в тот же день написала заявление Ягоде:
«Я привлечена к ответственности по ст. 58 п. 10 за активную антисоветскую агитацию, выражавшуюся в антисоветских разговорах и террористических высказываниях с моими знакомыми. Разговоры, имевшие контрреволюционный характер, я действительно вела, но вела их в узком кругу, в порядке обмена мнениями, но не с целью агитации… У меня очень неважное здоровье – бронхиальный туберкулез с постоянно повышенной температурой, малокровие и слабость сердечной деятельности. В силу моего болезненного состояния и моей полной беспомощности в практической жизни наказание в виде ссылки, например, будет для меня медленной смертью. Прошу подвергнуть меня высшей мере наказания (выделено мной. – О. Х.)».
По рождению она была тем самым «никем» из революционной песни, а вместо «всем» готова была стать ничем…
Но Ягода не выполнил просьбу – Баркова получила пять лет Карлага (Казахстан). Вышла в 1939 году, жила в военные и первые послевоенные годы под административным надзором в Калуге. А в 1947 году снова оказалась в лагерях, на этот раз – воркутинских, по той же 58-й статье.
Все эти годы писала стихи, в лагерях появились две поэмы и более 160 стихотворений – это только уже известных, опубликованных в последние годы. И каких! Пожалуй, лучше всех свой духовный подвиг объяснила она сама и как раз в лагерных стихах:
Как дух наш горестный живуч,
А сердце жадное лукаво!
Поэзии звенящий ключ
Пробьется в глубине канавы.
В каком-то нищенском краю
Цинги, болот, оград колючих
Люблю и о любви пою
Одну из песен самых лучших.
(2 августа 1955)
Но Баркова не была бы Барковой, если бы уже в следующем стихотворении, написанном 25 августа 1955 года, не снизила пафос этих строк столь свойственной ей горькой самоиронией:
